– Например, отоспаться, – сказала Эди. – Или, может быть, я наконец удалю наросты на ногах. Я давно их запустила. Сейчас мои ноги не похожи на человеческие. Прямо копыта какие-то.

Мэнни улыбнулся, глядя на нее.

– Это правда, – сказал он. – Так и есть.

– Иногда, – задумчиво сказала Эди, – наросты важнее искусства.

Муж кивнул.

– Открывая этот лагерь, мы думали, что сможем осуществить утопию, – сказал Мэнни. – И долгое время нам это удавалось. Когда ты, Жюль, сама приезжала сюда, здесь еще было здорово. Но лучшие времена уже давно прошли.

– Интересно, Мэнни, какие времена ты считаешь лучшими? – спросила Эди. И уже только они вдвоем принялись это обсуждать.

– Тысяча девятьсот шестьдесят первый год?

– Или, может быть, шестьдесят второй, – сказал Мэнни. – Да, хороший был год.

– Точно, – подтвердила Эди, и оба дружно закивали, вспоминая далекий образ того года.

– Конец шестидесятых, естественно, тоже выдался здесь ярким, – сказал Мэнни, – хотя несколько ребят всерьез попытались захватить директорский кабинет. Они называли себя ЛДО. «Лесной дух за демократическое общество». Тогда они меня просто достали. Ну и какое- то время у нас были все эти неприятности с ЛСД, помнишь?

– О, да. Была у нас такая девочка, арфистка Сюзи Берлинер. В три часа ночи отправилась нырять с трамплина, – вспомнила Эди. И снова супруги задумчиво и многозначительно переглянулись.

– А когда наступили восьмидесятые, – вновь повернулся к столу Мэнни, – казалось, что все изменилось. Ребята начали снимать эти чертовы музыкальные клипы и больше ничем не хотели заниматься. Каждый раз, когда появлялось что-то новое, нам приходилось чуть ли не палкой отбиваться.

– Пять лет – это неплохо, – неожиданно сказал Деннис, и явно удивленная Жюль повернулась к нему.

– Нет? – спросил он у нее. – Разве плохо?

– Деннис, нам нужно поговорить об этом, – ответила она. Он посмотрел на нее ошеломленно и сердито. Затем вновь обратился к Вундерлихам.

– Лично для меня большая честь, что вы так довольны тем, как мы руководили лагерем в это лето, – сказал им Деннис.

Жюль почувствовала, что по своему обыкновению краснеет, и сказала:

– Да, спасибо вам, Мэнни, Эди. Мы еще вернемся к этому разговору.

Когда чета Вундерлихов уехала, а весь лагерь собрался в рекреационном зале на поэтический слэм, Деннис и Жюль стояли в сумерках вдвоем на осаждаемом насекомыми холме.

– Я уже просто не понимаю, о чем ты думаешь, – сказал Деннис. – Сначала ты хотела приехать сюда, и я согласился: ладно, возвращайся к своим корням, давай попробуем. Потом у тебя появляется возможность это осуществить, закрепить, и ты вдруг понимаешь, что вовсе не этим хочешь заниматься. Потому что думаешь сейчас только о своих друзьях, об их браке и о своей роли во всех этих делах. А какова твоя роль в нашей жизни? Как насчет этого? Жюль, мы оба бросили работу. Ты оставила свою практику. Мы переехали из города сюда ради этой твоей идеи.

– Я не об этом думала, – сказала она.

– А о чем ты думала? Собиралась играть забавные роли в пьесах, чтобы все снова обращали внимание на тебя?

– Нет, – ответила она.

– А по-моему, именно об этом ты думала, – возразил Деннис. – Я это знал, ввязываясь в эту затею. Я должен был тебя предостеречь, но ты казалась такой воодушевленной, и я не хотел мешать.

– Деннис, чего ты хочешь от меня? – спросила Жюль. – Мои друзья расстались из-за меня. Как я могу не переживать?

– Это не из-за тебя, – сказал он. – Это из-за них. А ты сейчас здесь. Ты руководишь летним лагерем. Ты должна составлять бюджет вместе со мной, готовить информационные бюллетени, писать и отправлять родителям письма про их блестящих сыновей и дочерей. Но вместо этого ты погрузилась в какое-то глубокое, затерянное место в своем мозгу, какое-то жалкое место.

– Ах, жалкое?

– Безусловно. Посмотри на себя. Видела бы ты со стороны, как ты зарделась, когда этот пропащий братец Эш появился в лесу. И вот о нем ты говорила все это время? Когда я провожал того несчастного парня в клинику, он мне многое рассказал о том, как Гудмен, то есть Джон, собирался консультировать его по поводу его работ, стать его агентом. Я этим сыт по горло. Что говорили Вулфы своим детям: вы такие особенные, что общепринятые правила на вас не распространяются? Знаешь что? Все взрослеют, все стареют, и правила для всех одни.

– Почему ты так накинулся на меня? – плача спросила Жюль. – Потому что я не хочу подписываться на пять лет? Ты просто в восторге от того, что кому-то нужен, – она понимала, что подло так говорить, но уже не могла остановиться. – Что кто-то говорит: да-да, занимайся этой работой, мы довольны твоими результатами. Что нет опасности впасть в депрессию и сообщить бедной женщине, что она умирает от опухоли в печени.