Анечка оставалась для него единственным смыслом этих невыносимых вибраций жизни, последним родным человеком в ненужном мире, хранителем души своей погибшей мамы и его. Теперь она исчезла, и Андрей исчезал следом и уже уменьшился до размеров крохотного зернышка внутри огромной, надоевшей до изнеможения человеческой оболочки.
Он не шагнул тогда в пропасть, но почувствовал, как меняется, наполняясь свирепой смертельной решимостью, готовностью на все ради того, чтобы найти свою дочь, и это была его первая трансформация. Первая из трех.
В тот день, когда он привычно обходил улицу, его внимание привлекли два молчаливых человека, они шли, прижимаясь друг к другу. Неровной походкой, слегка пошатываясь, парочка тащилась в сторону большого котлована, вырытого под опоры недостроенной дорожной развязки. Фонари по очереди освещали их спины и головы в капюшонах, пока фигуры не свернули к стройке. Андрей не отставал. Пройдя немного в темноте, он споткнулся и сразу потерял их из виду. Включил подсветку на телефоне и посмотрел под ноги – шнурки зацепились за поваленное перед котлованом ограждение, наклонился распутать. Неожиданно кто-то выбил у него из рук телефон, ударил в живот, затем по лицу, толкнул. Чудом Андрей не свалился в огромную глубокую яму, спасла все та же ограда. Тут же на него посыпались слабые, но частые удары, он поскользнулся и упал на спину у самого края котлована. Что-то большое и темное нависло над ним, затмевая искры далеких уличных фонарей. Те двое, за кем он следил, решительно собирались столкнуть его в эту жуткую яму.
– Тварь, – скрипнул зубами Андрей, поднимаясь на ноги.
Не совсем понимая, что делает, он схватил обеими руками чужую куртку и потянул на себя, одновременно падая на спину и выпрямляя правую ногу. Бросок через голову – когда-то в детстве Андрей ходил на дзюдо. Таким приемом можно отправить за спину даже превосходящего по массе противника. Оба мужика, будто слипшиеся, пролетели над ним к котловану, но один успел зацепиться за капюшон на куртке Андрея и потянул за собой. Андрей почувствовал, что скользит в пропасть и уцепился свободной рукой за вмерзший в землю железный прут. Рука тут же прилипла к этой ледяной арматуре, а вторую, на которой висели нападавшие, – чем-то обожгло. Андрей не сразу понял, холодным или горячим, что-то будто потекло по той руке или поползло. В нос ударил резкий кислый запах. Оба мужика, они так и оставались словно приклеенные друг к другу, висели теперь на его руке, скользя четырьмя ногами по замерзшему склону котлована, словно паук по маслу. Андрей попытался стряхнуть их, помогая себе ногами. Руку жгло невыносимо, мужики натужно хрипели, медленно сползая вниз. Они тряслись и дрожали, их капюшоны опустились, и уже привыкшими к темноте глазами Андрей смог рассмотреть их лица. Рассмотрев, едва не задохнулся от ужаса.
Холодная вода текла из крана, смывая с руки лоскуты раскисшей до кровавого желе кожи. Когда он учился в школе, на одном из уроков химии у него в руках взорвалась пробирка со слабым раствором кислоты – неправильно нагревал. На коже вздулся пузырь с корочкой, как у лимонного кекса. Руку тщательно промыли, ожог обработали какой-то прохладной белой мазью и забинтовали. С тех пор Андрей знал, что кислоту можно смыть большим количеством воды, но… Придя домой и сунув руку под воду, он увидел, как ледяная струя заодно с кислотой смывает кожу и жир, похожий на желтоватую раскисшую вату. На этот раз кислота, видимо, успела как следует въесться. Рану щипало невыносимо. Ему показалось, что, задержись он у котлована еще на пару минут, и увидел бы сейчас свои фаланги.
Андрей промыл руку, выдавил на поврежденный участок левомеколь, деликатно размазал. Сжимая зубы от боли, кое-как забинтовал. Теперь кисть смотрелась не так страшно, но неумелая повязка розовела прямо на глазах. Андрей залез в холодильник, достал водку, открыл. Зажав бутыль коленями, отковырял от горлышка дозатор и с отвращением понюхал. Завинтил и отставил, ругая самого себя за слабость. Поднял перед собой забинтованную руку – она тряслась. Впрочем, не меньше, чем левая, где тоже был легкий ожог. Что случилось там, на стройке? По спине пробежал холодок – считается ли это убийством, или его действия можно отнести к негуманному отношению с животными? Ведь мужик явно не был человеком, а бездомные собаки, даже самые дикие, так себя не ведут.
Андрей закрыл глаза и постарался вспомнить все до мельчайших деталей: то лицо… точнее то, что показалось ему в темноте лицом, влажные отблески чужих глаз и зубов, языка, носа… разве это был рот – отверстие, огромное черное отверстие, круглое, с подвижными мокрыми краями, в каком-то смысле похожими на губы. Все случилось слишком быстро. А лицо, и голова, и тело? Будто в рыхлом китайском пуховике перед ним дрожал не человек, а извивался огромный дождевой червь или что-то в таком роде. А потом… что было потом? Произошедшее теряло ясные очертания. Возможно, он толкнул существо ногами, пихнул, и сам едва не отправился следом, вниз, на торчащие из земли прутья, а чужак полетел заодно со своим товарищем, и оба они упали на прутья с каким-то глухим и одновременно сочным хлопком. Наверное, прутья проткнули обоих. Перед глазами поплыли круги, навалилась тяжесть.
Врач оказался сущий дьявол – с какой гнусной и злорадной ухмылкой он содрал присохший к мясу бинт. Сказал, что свежую кожу придется содрать еще раз, два или даже три раза, как только она подсохнет корочкой, иначе в месте ожога на всю жизнь останется некрасивое уплотнение. Андрей жмурился и шипел от боли, но терпел. С новым бинтом, аккуратно наложенным на правую стонущую руку, он продолжил патрулировать метро. Раз за разом внимательно исследовал пустеющие на конечной станции вагоны. Уборщица, которая встретилась ему в день исчезновения Анечки, грустно и задумчиво за ним наблюдала. И качала головой, когда видела, как он в очередной раз выходит из пустого вагона, провожая цепким взглядом очередной поезд.
– Зря все это, – как-то произнесла она, толкая мимо свою шумящую рыжую улитку.
Андрей сделал вид, что не слышит.
