черной пустоты, которая поглотила весь прежний мир – людей, предметы, время и даже само пространство – ничего не осталось. Реальность искажалась прямо на глазах – он понял, что остался один.

Прошел один состав. За ним другой, третий. В лавине пыльных запахов Андрей держался за соломинку с запахом детского шампуня «Кря-кря», которым пахли дочкины волосы. Приятный, выдуманный запах, «мультяшный», как она его называла. На пузырьке с шампунем были нарисованы утята. Ее голос так похож на мамин, и он безумно любил их – живую и мертвую. Он жил только ими, а сейчас терял обеих.

Рядом загудела уборочная машина. Словно огромная рыжая улитка, она выбралась из невидимой норы и поползла в дальний конец платформы, оставляя за собой влажный след и сопя. Затем вернулась, остановилась рядом с Андреем и затихла.

– Забрали… – спросил женский голос и, не дождавшись ответа, продолжил: – Кого?

Андрей поднял глаза на еще одно незнакомое лицо – серая пепельная кожа, бумажные сухие морщины и выразительный большой рот с выдающимися вперед жирными губами. В ее дрожащих глазах он разглядел понимание, жалость, даже сострадание, и отозвался этим неслышным словам, его душа отозвалась, но в горле Андрея загустел комок, он ответил не сразу:

– Дочь.

Женщина встала рядом, дотронулась до него и произнесла:

– Ты можешь ее вернуть… – она говорила как-то странно, будто рот ее был наполнен кашей.

Андрей молчал.

– Тяжело, но… – женщина сжала губы, – ты должен пройти с ними дальше, в туннель.

– Что? – вытянул шею Андрей. – Что я должен?

– Надо стать… – ее глаза сузились, – надо… как они.

У Андрея снова закружилась голова. Реальность снова показалась ему страшным сном, со своими странными, непонятными правилами.

– Одеться, что ли… как бомж? – спросил он.

– Нет, не совсем… у них не так… это… – уборщица подошла еще ближе, Андрей уставился на ее пятнистые губы, обжигавшие его лицо вонючим шепотом, – одного из них надо съесть.

За следующую неделю Андрей проделал долгий путь от неверия до одержимости. Желание найти Анечку стало для него Богом. Бог оказался злым и потребовал жертв.

Он был совершенно уверен, что именно те двое – мужик с пустым плечом и его седая спутница – ответственны за исчезновение Анечки. Найдя их, он найдет и дочь. В день исчезновения, следуя законам цивилизованного общества, он обратился в полицию. Написал заявление. Побеседовал с дознавателем. Дал странные, но вполне последовательные и ясные показания. Подписал протокол. Но таких заявлений в полиции, должно быть, сотни или тысячи. Это подтвердила статистика, найденная им в Интернете, – «в 2013 году в России бесследно пропали 11 109 детей». Девятка в конце выглядела особенно страшно.

Он взял отпуск на месяц и погрузился в поиски: первым делом завалил объявлениями Интернет. Затем принялся ходить по дворам, расклеивая повсюду объявления. Вокруг дома расклеил, и вокруг школы, и везде, где они бывали вместе: в любимом парке дочери и на воротах детской площадки. Но в первую очередь – вокруг всех окрестных входов и выходов метро, на станциях и в вагонах. Пару раз его ловили и штрафовали, но на следующий день он повторял все снова. С утра до вечера он бродил по городу, проверяя, все ли бумажки на месте. Мрачный и сгорбленный, словно лагерный сторож, он придирчиво обходил дворы и улицы, ставшие ему зоной. В кармане у Андрея лежал мобильник, всегда заряженный под завязку, но этот телефон почему-то молчал. В первый день Андрей даже проверил, работает ли он, есть ли на счету деньги, правильно ли он указал в объявлениях свой номер.

Метро, переходы, дворы, улицы, подъезды, стройки, подворотни. Однажды, проверяя на щите у отделения полиции жалкую бумажку с черно-белой фотографией Анечки (слишком контрастную, чересчур зернистую, почти не похожую на лицо ребенка), он сунул руку в карман и побледнел – пусто. Побежал, поскальзываясь на поворотах, и едва не сломал в дверном замке ключ. Со злостью раскидал вещи в поисках трубки и, когда нашел, едва не заплакал – пропущенных вызовов не оказалось. Отдышался, успокоился, взял себя в руки, скинул со вспотевшей головы шапку и на всякий случай проверил, подключен ли определитель.

Когда телефон в руке начал гаснуть, Андрей зачем-то принялся перебирать записную книжку, пролистал номер Анечки, родителей жены, своих родителей – эпитафии, самообман – звонить им бесполезно, этих людей больше нет, но в записной книжке его мобильного телефона они как будто все рядом, еще живут.

Каждый новый день, уходя из дома, Андрей продолжал свое сражение, проигрыш в котором означал для него смерть. Возвращался почти ночью, словно потерявший хозяина пес, забирался в свою остывшую конуру. И не включал свет – Анечка любила рисовать, на стенах висели ее рисунки. В тот злополучный день, точнее в будущем того дня, они собирались в Третьяковку, Анечке исполнялось восемь.

Глядя на ее вещи, одежду, прибранную ее руками кровать, разноцветные карандаши на низеньком ее столике и яркие сапожки в прихожей, осиротевшую зарядку телефона, он тихо сходил с ума. Один раз он открыл окно и встал на раму, словно поднялся на жертвенный алтарь, и, цепляясь влажными руками за жизнь, осознал всю бессмысленность и абсурдность своего существования. Бетонное небо, желтая блевотина города, чужие люди.