– В любви нет ничего сложного, – неожиданно перебила я свою спутницу. – На протяжении моего пути мне только ленивый не сказал, как сложна любовь. Но это чепуха – любовь проста. Ты или любишь, или нет.

– И ты любишь Атоса, – попыталась подловить меня Секира.

– Ну разумеется, – не поддалась я на провокацию, – как люблю Извель и Гардио, как любила погибшего Кашима, как люблю Слэйто.

Секира зацокала языком.

– Любовь разная, тут ты права, – поправилась я. – Но это не делает ее сложной. Я заглядывала в глаза богине любви и знаю, о чем говорю. Знаешь, что я увидела там, на самом дне? Исцеление от страха одиночества.

Секира вскинулась и посмотрела на меня так, словно я ударила ее наотмашь. Возможно, она знала об одиночестве гораздо больше, чем я. Затем, вновь поникнув над жердью, Секира призналась:

– Да, Атос – это мое исцеление, а я в каком-то роде исцеление для него. Хотя он занимает в моей душе намного больше места. Я постоянно чувствую себя замещением: Алайлы, тебя, его семьи. Но это цена, которую я готова платить каждый день за то, чтобы спастись от своих внутренних демонов. Я никогда не причиню ему вреда или боли, Лис. Потому что тем самым раню саму себя. И я думаю, это ответ, который ты искала.

И хотя Секира не ответила напрямую, я чуть лучше поняла ее в тот день. Какие бы тайны ни скрывала женщина-генерал, ее раны были такими же глубокими, как и у нас всех. Они могли показаться старыми рубцами лишь на первый невнимательный взгляд. Но, присмотревшись, я осознала, что к нашей команде покалеченных и истерзанных душ Секира подходит как нельзя лучше.

Поле сменилось топкой хлябью, где мы шли друг за дружкой, аккуратно прощупывая длинной жердью почву впереди. Еще не болото – но его предвестник. В воздухе носились мириады комаров, которые с удовольствием лакомились мной и Секирой. Заокраинскую и крайнийскую кожу эта летучая напасть прокусить была не в силах.

Единственным ориентиром, который вел нас, были примерные представления Атоса о месте проживания племени ханси, оставшиеся от его кочевой жизни, а также подозрения Секиры о том, что Медвежий острог находится на месте старого капища ее бога Кац-Хуцаа. Эту версию разделяла и я, памятуя, что Слэйрус расставлял килиазы в местах наибольшего сосредоточения силы. На юге это было святилище Элеи, а на северо-западе – какого-то еще более древнего бога, вероятно, служителя Истины.

– Я частенько бывала на севере. Но есть место, которое и я, и все местные обходят стороной, – во время одного из привалов рассказала Секира. – Там много дичи: олени, зайцы, птиц видимо-невидимо. Но охотники предпочитают туда не соваться. Говорят, в лесу живут медведи-людоеды, громадные свирепые твари под три метра ростом, жадные до людского мяса. Меня эти страшилки никогда особо не трогали, но место там… гнилое, что ли. Добычи на севере и так вдоволь, так зачем соваться в чащу, от которой у тебя мурашки по коже?

А я про себя подумала, что если Лисий чертог был населен настоящими лисами, а Волчий сад – наполнен лишь статуями волков-чувств, то я даже представить себе не могла, чем или кем окажутся медведи из Медвежьего острога.

На отдыхе, когда каждый из моих спутников отвлекался и ничей пристальный взгляд не следил за мной, я доставала свой список имен.

Теперь сомнений не было: кот-разбойник в моей комнате в замке Ярвелла был одним из почтальонов Мастоса, а письма с него наверняка сняла служанка, которую я встретила внутри. И это нравилось мне меньше всего – власть, которая могла управлять людьми во всех концах Королевства: от служанки во дворце до заокраинца из ратарана (ведь кто-то же подложил мне в сумку рассказ о Капрале). Такая сила в руках одного человека пугала. Особенно учитывая, что никто, включая самого монаха, не поведал мне о мотивах его стараний.

Когда топь осталась позади и твердая почва вернулась под ноги, мы вышли на опушку нового леса. Он был абсолютно непохож на тот, что мы оставили за спиной. Здесь будто сама земля светилась, наполненная холодным сиянием. Небо, как и во все последние дни, было затянуто серыми тучами – но лес оставался светел. Огромные дубы в десять человеческих ростов, казалось, подпирали унылые облака своими мощными ветвями. Деревья росли в отдалении друг от друга, а между ними хватало места для небольших растений. Тут ярко-фиолетовым пятном раскинулись лесные фиалки, чуть поодаль в такт ветру головками качали орлики-белочашники. Кроме воздуха и света этот лес наполняли еще и звуки: трели птиц, шорох листвы под лапами то ли барсука, то ли бурундука, шелест трав и шум ветра где-то в кронах.

– Он прекрасен, – вырвалось у меня. Хотелось окунуться в этот лес, остаться тут навечно и лежать на траве, разглядывая просветы между ветвями.

– Правда? – с удивлением спросила Секира. – На меня он наводит страх. Как будто маленький зверек скребется у меня в черепе, предупреждая не заходить.

– У мэня тоже, – заметила Извель. – Я вижу обычный лэс, но голос внутри твэрдит обойти это мэсто стороной.

Атос промолчал, но по нему и так было видно, что он скорее разделяет мнение подруги-генерала и ока, нежели мое.

То, что пугало моих друзей, влекло меня, как магнит.

– Скорее всего, это значит, что мы на верном пути, – заключила я и шагнула в лес, который принял меня в объятия свежестью и прохладой. Нелепая мысль возникла в голове: будто впервые за все эти годы скитаний лишь в северной дубраве я, коренная южанка, попала домой. Не оставляя моим спутникам времени на сомнения, я двинулась вперед.