деле преследования разбойников после совершенного ими нападения на казначейство». Наместнику никак не удавалось поймать неуловимого абрека.
Зелимхан Гушмазукаев из чеченского селения Харачой стал абреком поневоле. Он имел большое хозяйство, жил в достатке, но российское начальство вмешалось в его кровный конфликт с другой чеченской семьей. В результате Зелимхана арестовали и посадили в тюрьму, из которой он вскоре бежал. Так мирный горец превратился в абрека.
Секрет неуловимости Зелимхана был прост: народ его любил. Для многих жителей Северного Кавказа он был не просто удачливым бандитом, но борцом за справедливость. Иногда его имя связывали с имамом Шамилем и его газаватом. Российская агентура даже имела сведения, что старейшины селений Терской и Дагестанской областей еще в 1909 году провозгласили Зелимхана святым и великим имамом.
Абреку удавалось скрываться от властей до 25 сентября 1913 года. В тот день дом, где находился Зелимхан, был окружен отрядом поручика Георгия Кибирова. Неравный бой продолжался несколько часов. Зелимхана убили. На фотографии, сделанной победителями, над распростертым телом абрека плотными рядами сидят и стоят бойцы кибировского отряда.
Воронцов-Дашков пробыл наместником еще два года. В 1915 году император Николай II как человек честный и благородный (хотя и лишенный таланта государственного деятеля) принял командование русской армией в трудный период Первой мировой войны. Дядя императора великий князь Николай Николаевич, возглавлявший ранее российские военные силы, был отправлен наместничать на Кавказ. Воронцов-Дашков остался не у дел.
Предпоследний кавказский наместник прожил после отъезда из Тифлиса еще меньше, чем первый. Илларион Воронцов-Дашков умер 15 января 1916 года в алупкинском дворце, который построил Михаил Воронцов.
История-эпилог
Поезд из Москвы в Нальчик прибывает рано утром, около шести часов. Проходишь сквозь небольшой уютный вокзал и оказываешься в чистом, зеленом городе. Просыпающаяся столица Кабардино-Балкарии похожа на интроверта, который никогда не откажется от своих взглядов на жизнь. Эта атмосфера не вызывает дискомфорта, скорее наоборот.
Каких-либо материальных памятников Кавказской войны осталось немного. В Нальчике один сохранился — здание управления центра Кавказской линии. Бледно-персиковые стены с обсыпавшейся штукатуркой, из-под которой проглядывают деревянные доски; закрытые, будто заколоченные, оконные ставни; кособокие колонны и табличка с надписью: «Охраняется государством». Здание рассыпается, тает словно несвежий, слежавшийся весной сугроб.
Исторические памятники работают как межпространственные порталы, они открывают двери в прошлое, позволяют заглянуть туда и увидеть силуэты давно прошедших времен. Глядя на управление центра Кавказской линии, понимаешь, что его двери закрылись плотно и навсегда. Получается, что закрыта, а значит забыта, и история Кавказской войны?
Вдруг на соседней улице слышится цокот копыт, он приближается, становится все отчетливее, громче, вызывает чувство восторга с примесью страха. Появляется много нарядных всадников в черкесках разного цвета: красного, черного, белого. Они проносятся на низкорослых, но очень выносливых кабардинских лошадках гнедой масти. Нет, это не съемки кинофильма и не туристический аттракцион. Сегодня 21 мая — День памяти жертв Кавказской войны. Он отмечается черкесами России и потомками мухаджиров-изгнанников в Турции, Иордании, Израиле.
В Нальчике люди собираются у Древа жизни — мемориала, посвященного трагическим событиям полуторавековой давности. У памятника слушают речи официальных лиц, звучит гыбза — песня-плач. На постаменте написано: «Адыгам — жертвам военно-политических событий на Кавказе, 1763–1864». 101 год — столько, как считают адыги, продолжалась Кавказская война, поэтому они зажигают у памятника 101 поминальную свечу.
Кавказская война — это прошлое, которое присутствует в настоящем. О ней помнят по-разному, где-то больше, где-то меньше. Постоянно спорят, обвиняют и обижаются. В ней у всех есть свои герои, но жертвы ее — общие.
Эти семь историй мне никогда бы не довелось рассказать, если бы не помощь и поддержка многих людей. Иван Курилла и Никита Соколов — мои старшие товарищи по Вольному историческому обществу — неизменно подбадривали похвалой, которая позволяла гордиться и заставляла двигаться вперед. Благожелательность и отзывчивость Дмитрия Спорова — редактора книжной серии «Что такое Россия: модерная история страны» — подпитывали мою веру в себя, а возможность написать книгу для «Нового литературного обозрения» Ирины Прохоровой ласкала самолюбие. Я признателен редактору Андрею Топычканову за ценные замечания и художнику Николаю Филатову за неожиданные и прекрасные графические рисунки. Разглядывать их можно очень долго и с большим интересом.
Пока я писал эту книгу, мне пришлось дважды переезжать. Менялась обстановка, условия работы, но я всегда мог рассчитывать на помощь и понимание моей жены Анастасии Верескун. Она стала первым читателем и главным моим редактором.
