– Че?
– Я хочу позвонить…
– Ага, – бубнит он, наконец нашарив вену. – А я хочу дом у моря и голубой «кадиллак».
«Договорились», – готов сказать я, но этот укол…
Темнота.
Я рассматриваю свои тощие слабые руки, на правой ряд китайских иероглифов: «Брат и сестра». Как мило… Мне нужно позвонить. И желательно до того, как меня перебросят полиции. Что-то подсказывает мне, что это рано или поздно случится.
Передо мной девушка-врач. Пол-лица скрыто маской, я вижу только глаза – холодные, зеленые, колкие, как бутылочное стекло, и тонкие ладони в перчатках. Она рассматривает мои воспаленные сгибы локтей и что-то чиркает в блокноте.
– Мне нужно позвонить, помогите мне, – прошу я.
– На этаже есть бесплатный телефон по городу.
– Мне нужно позвонить в Швейцарию.
– Ничем не смогу помочь, – ровно отвечает она и снова возвращается к моим рукам, которые находит гораздо более занимательными, чем мою говорящую голову.
– Я заплачу вам, как только выберусь отсюда.
– Я слышала эту фразу миллион раз, – смеется девушка. – Телефон – это первое, что обычно требует вся ваша братия. Телефон-телефон-телефон…
– Иногда наркоманы не те, за кого себя выдают, – говорю я спокойно, чувствуя как глаза-осколки впиваются в мое лицо.
Под маской ее рот кривится в улыбке. Она захлопывает блокнот и собирается уйти. И тогда я цепляюсь за ее рукав и говорю:
– На одних нейролептиках я долго не протяну, вы же сами знаете. Мне нужны опийные антагонисты, анальгетики и противосудорожные, потому что мне кажется, что меня рубят, пилят и сжигают заживо. Мне нужно позвонить. Не дилеру. А тому, кто в состоянии обеспечить меня всем этим.
Девушка колеблется, она смотрит на меня так, словно увидела говорящий мешок с бинтами.
– Вы ничем не рискуете. Мне же нужен всего лишь телефон, а не шприц с разведенным героином. Только телефон и немного денег на счету. И вы спасете человека.
– Почему ты бросил учебу? – спрашивает она. – Ты же учился в медицинском, да? Почему же бросил?
– Несчастливая любовь, – отвечаю я ей, зная, что это наверняка сработает.
Меня учили, что это, как правило, срабатывает, и я хорошо усвоил урок. Если и есть что-то, что безоговорочно действует на людей, – так это упоминание о «разбитом», как они говорят, сердце. За несчастную любовь они готовы прощать, жертвы любви у них на особом счету.
Поэтому я почти не удивлен, когда девушка, оглядываясь, вытаскивает из кармана телефон и протягивает мне.
– У тебя только минута, – говорит она. – Так что постарайся успеть сказать все, что нужно. Второго раза не будет.
Но едва мои пальцы касаются телефона, в дверном проеме возникает фигура в белом халате.
– Таня! Ты рехнулась? Ты хочешь проблем?! И ради кого?!
Сейчас телефон будет вырван из моих рук, а доктор Таня явится сюда нескоро.
Как бы не так.
– Еще шаг, и ей конец, – говорю я, и мужик на входе останавливается в нерешительности.
– Но если мне просто дадут позвонить, я не причиню ей вреда. Мне нужно
Мужчина зачем-то поднимает руки, словно сдается.
– Сколько денег там на счету? – спрашиваю у девушки, касаясь растрескавшимися губами ее волос.
Она вздрагивает, когда мое дыхание, дыхание живого мертвеца, долетает до ее уха.
– Гривен… пятьдесят… Я не помню…
Я пытаюсь вспомнить, в какой из стран Восточной Европы используют в качестве валюты эти самые… гривны.
Украина.
– Украина, Киев, белый мужчина лет тридцати, китайские иероглифы на предплечье правой руки, два широких вертикальных шрама на животе, передозировка смеси наркотиков, легочная и сердечная недостаточность, без ранений и паралитических нарушений, – говорю в трубку, вцепившись в нее трясущейся рукой.
Девушка-врач, шею которой я все еще держу в тисках, замирает и перестает всхлипывать, услышав, что я начинаю говорить на другом языке. Минуту