начинают меркнуть остаточные реакции. Весь мусор, который хранили клетки памяти, – просто сгорает. Остаешься только ты и твои мысли.

– Предлагаешь мне уколоться силентиумом?

– Как вариант, как вариант, – рассмеялся он. – Правда, все это пока не слишком хорошо изучено. Но если захочешь побыть лабораторной мышкой, я всегда к твоим услугам.

К бликам и воде потихоньку начали примешиваться другие видения: волки, человек в бинтах, язык пламени, бегущий вверх по бумаге… Я не слишком паниковал, потому что мозг Эйджи и Скотта тоже выдавали массу остаточных реакций. «Все пройдет, – уговаривал я себя. – И это тоже».

Как бы не так.

Волки стали сниться мне каждую ночь: большие, пушистые, с желтыми глазами-лунами. Человек в бинтах вяло шевелился и плакал так, что сжималось сердце. Огонь бежал вверх, разгораясь все ярче и ярче… Все это имело какой-то смысл, все эти фрагменты принадлежали одной большой мозаике. Только вот мозаика эта давным-давно рассыпалась и больше мне не принадлежала. Хотел ли я восстановить ее в памяти? Вряд ли…

Как-то ночью, на исходе апреля, мне приснился сон, который я уже однажды видел: я держу в объятиях Катрину, ее голова на моей груди. Наконец она поднимает лицо и говорит мне:

– Иди дальше и не оглядывайся.

– Куда идти? – спрашиваю я.

– Туда, – отвечает Катрина и вытягивает в сторону руку. Я устремляю взгляд в указанном направлении: там снова виднеется река, блики на воде, стая серых волков и человек в бинтах, лежащий на берегу.

В то же утро я позвонил в госпиталь и взял неделю отпуска. Пора разогнать волков, расплескать реку и вытащить человека из бинтов. Раз уж сама Катрина просит меня об этом.

– Альцедо, я еду в Киев. Составишь мне компанию?

Мой брат, давным-давно окончивший курсы пилотирования при Уайдбеке и справляющийся с вертолетами и легкомоторными самолетами легче, чем со стиральной машиной, позвонил в дверь, вошел в квартиру и заявил, что он не полетит со мной ни в какую Восточную Европу, потому что боится летать.

– Приехали, – обалдел я.

– Клянусь, – вскинул руки Альцедо, – клянусь мамочкой.

Следующие пятнадцать минут я выслушивал подробный отчет о его остаточных реакциях: крошка Изабелла боялась летать и за всю жизнь уступила родителям только дважды. Первый раз она провела на борту самолета в едва ли не полуобморочном состоянии, а второй раз закончился бурной истерикой, которую не смогли унять ни родители, ни экипаж, ни порция успокоительного.

– Такие дела, – сник Альцедо.

– Сядешь в самолет, бахнешь виски и ляжешь спать. Я присмотрю за малюткой Изабеллой, – предложил я.

– Наверно, я плохо объяснил. Ее фобия была настолько сильна, что я просто боюсь потерять контроль над телом. Чего доброго, нокаутирую стюардесс, разобью окно и попытаюсь выйти из самолета на высоте десять тысяч метров. Ты готов к таким приключениям?

Я расхохотался, да так, что не сразу заметил, что Альцедо не смеется – что он абсолютно серьезен! Я не сомневался в том, что даже находясь в теле девочки, он, скорей всего, управится с любым противником (годы тренировок взяли свое), и если ему сильно захочется выбить окно самолета, то вряд ли кто-то сможет его остановить. Но во что я категорически отказывался верить – так это в то, что можно потерять контроль над телом. Среди десульторов ходили всякие байки, некоторые из которых мы особенно любили пересказывать за стаканом сангрии, и легенда о «потере контроля» была самой популярной.

– Ты в самом деле веришь в эти сказки?

– Даже сказки не возникают на пустом месте, Крис… Мозг такая штука… Не всегда знаешь, чего ждать от своего собственного, что уж говорить о чужом? Жить в другом теле – все равно что жить в заброшенном доме: при свете дня все спокойно, но стоит задернуть шторы, и неизвестно, какие призраки попрут наверх из подвалов и чердаков. Хочешь историю? – Альцедо подсаживается поближе, нервно сложив ладони на коленях. – Однажды, когда я все еще был в теле старика-афганца, мы с приятелями выбрались поиграть в пейнтбол. Я еще не успел толком приладить маску на лицо, но уже смекнул, что со мной что-то не так. Маска, камуфляж и оружие в руках наполнили меня какой-то панической, лютой решимостью. Я сразу смекнул, что это всего лишь остаточные, и подумал, что не стоит себя сдерживать: даже собак иногда нужно спускать с поводка. Все шло гладко, пока я ни с того ни с сего не потерял сознание на несколько секунд… А когда пришел в себя, то увидел перед собой окровавленную физиономию одного из парней. Догадайся, что случилось? Мне потом рассказали, я сам никак не мог вспомнить…

– Тело рвануло в бой?

– Да. Я рубанул друга прикладом пушки для пейнтбола. Не помню этого момента вообще, но… есть о чем подумать, правда?