И все-таки я останавливаюсь.
Интереснейшее ощущение. Кажется, что мир вокруг мерцает. Словно картинка, которая каждую секунду гаснет и загорается снова. Только картинка объемная и, более того, наполняющая сразу все органы чувств: слух, обоняние, вкус… Я могу пить этот воздух. Я могу вдыхать разлитую вокруг радость… Я много чего могу. Я смотрю на воду и различаю десятки, если не сотни оттенков. Я чую смешанный с маслом запах железа, который идет от моей кольчуги, и знаю, что ее металл пахнет иначе, чем клинок Вдоводела. Чтобы убедиться в этом, мне не надо подносить меч к носу. Я просто знаю это и все. Если мое внимание падает на мотылька, мне не надо ловить его, чтобы рассмотреть. Мне не надо к нему подходить. По трепету крыльев я знаю, когда он взлетит, могу предугадать, куда он полетит и когда сядет. И я знаю, почему это происходит. Я могу танцевать, меняя и прогибая мир под себя. А могу пребывать внутри него. В покое. И тогда мы дышим в такт и проникаем друг в друга. Вот, значит, он какой – мир моего Волка, если никуда не надо спешить. Мне кажется, что-то похожее я ощущал, опускаясь в зимнюю воду и замирая. Короткие мгновения, когда ты неподвижен, не дышишь, не мерзнешь. Невесомость и нереальность того, что там, за сверкающей пленкой водной поверхности.
Через мое сознание скользят воспоминания-образы, воспоминания-прикосновения к тому, что я испытываю сейчас. И они тоже меняются, потому что теперь я знаю, где их настоящая родина.
Волк улыбается. Он рад. Мы с ним теперь ближе.
Сколько это длилось, я не могу сказать, но точно дольше, чем обычно. А может, и нет. Время – очень относительная вещь.
Все закончилось, когда Бури пустил стрелу. Не в меня. Он стрелял через воду, вдаль, и я видел, как стрела ушла с тетивы, видел синеватый след ее траектории, причем не только там, где она пролетела, но и там, куда она летит. И знал, куда она попадет, раньше, чем ее острие воткнулось в центр соснового ствола двумя метрами выше земли.
Я не провожал ее взглядом. Я видел все одновременно: выстрел, полет, попадание. Мне даже показалось, что я услышал звук удара, хотя это было невозможно. Дистанция была никак не меньше двухсот метров.
Стрела пронзила сосновую кору, и я вернулся в обычный мир. Я понял, что хотел показать мне Бури, и я должен был сказать ему об этом.
Глава 33. Виги-Вихорек. Речные заводи
– Ладога – там! – Головной кормчий каравана Звяга махнул рукой в направлении берега.
Вихорек прищурился, заслонился ладонью от солнца. Так, берег озера, на берегу какое-то селение, за ним – гряда холмов, заросшая лесом.
– Шутишь? – строго спросил Вихорек.
Кормчий мотнул головой. Плечистый, приземистый, с широченной бородищей, заправленной за пояс, он был похож на выходца из Свартальфахейма[16], Звяга тем не менее был не черным альвом, а обычным человеком, рожденным в граде Чернигове наложницей- лехиткой от отца-полянина и с малолетства ходившим по водным путям от свеев до ромеев.
В караване из семи судов, что шли сейчас по водам просторного озера, Звяга был если не главным, то самым авторитетным наверняка. Главный, гость торговый Прибыша Гвоздарь, куда более молодой и больше похожий на воина-викинга, чем на купца, не принимал ни одного решения, не посоветовавшись с кормчим.
– Там она, Ладога. За горами-лесами.
– И как мы туда попадем, старый? Перелетим? – подключился к разговору Ануд.
– Ты, может, и перелетишь, варяг, – ухмыльнулся Звяга. – А мы по-простому. Ножками. – И притопнул босой, широкой, как медвежья лапа, ножищей с желтыми кривыми ногтями-когтями.
– Там волок, – догадался Вихорек. – Длинный?
– Приличный, – кивнул Звяга. – Саженей триста.
– Да еще вверх тянуть, – огорчился Ануд. – Дня три, если не больше, провозимся.
– За день управимся, – пообещал Звяга.
– Да ладно! – не поверил Ануд.
– Спорим!
Но варяг на подначку не поддался. Фыркнул и ушел на нос.
– Вот за что я не люблю варягов, так это за спесь, – по-нурмански проворчал Звяга. – Вот ты, Виги, – благородный дан, сын ярла, а не гнушаешься и спросить, и выслушать. А эти все знают и всем указывают.
Вихорек не стал уточнять, что благородным даном он стал не так давно, а сыном ярла – меньше месяца тому назад. Совсем ни к чему об этом знать купцам, которые приняли на борт его, Ануда и Глухаря.
Так и вышло. За день уложились. Селение на берегу волоком по большей части и жило. Волок тоже был хорош, однако все равно суда пришлось частично разгрузить: иначе быкам было бы трудновато поднять их на гребень песчаной гряды, заросшей сосновым лесом.
Ничего. Разгрузили и загрузили снова.
Помимо помощи на волоке сельчане предлагали ночлег и прокорм, припасы в дорогу, помощь во всяких плотницких, портняжных и кузнечных работах, а
