– Может быть, сову? – предложил один из солдат.

– Он не такой разумный, как сова, – заметил легионер с приплюснутым носом. – Лучше землеройку. В честь безумного наскока на сатрианский лагерь.

Солдаты отреагировали на шутку дружным смехом.

Роупер кисло взглянул на говорившего:

– Неумно заявлять такое человеку, который реально может изменить твой герб, Отар, – сказал он. – Тебе очень подойдет чертополох.

Марш продолжался. Перед Пэндиенами шагал Собственный Легион Рамнея, и Роупер ускорил шаг, желая взглянуть на элиту Черной Страны. Он заметил, что даже во время марша они старались отличаться от обычных легионеров. Солдаты шли ровнее, говорили больше и держались с тем особым самодовольством, которое приобретали сразу же, как только становились частью этого почитаемого легиона. Все знали, что, вступив в Легион Рамнея, человек немедленно и навсегда прощался со старыми друзьями, поскольку разговаривать с ними ему становилось невыносимо.

Рассматривая их, Роупер нахмурился. Один из легионеров, чрезвычайно высокого роста, шел налегке, в то время как бредущий рядом с ним солдат нес сразу два вещевых мешка – повесив один за спину, а другой на грудь. Высокий легионер не производил впечатления уставшего человека, напротив – он жизнерадостно хохотал, общаясь с кем-то, кто шел рядом. Судя по всему, он просто взвалил свой мешок на соседа, который понес его без всякого ропота, но и без радости, судя по мрачному выражению лица. Сократив дистанцию, Роупер увидел, что легионер без мешка – это Вигтр Быстрый, тот самый ликтор огромного роста, который наблюдал за молитвой Священной Гвардии. Проходя мимо, Роупер задумчиво смотрел на него, гадая, кроется ли за этой сценой нечто большее, чем очевидная склонность к безделью.

Когда он вернулся к Пэндиенам, было уже не до разговоров. У солдат не осталось сил ни на что, кроме дороги.

Легионы шагали до тех пор, пока солнце не проделало весь дневной путь и не скрылось за горизонтом. В свете догорающего дня солдаты старались как можно скорее разбить лагерь, чтобы успеть до наступления темноты. В течение дня Роупер насчитал тридцать пять дорожных столбиков, обозначавших мили, что соответствовало примерно двенадцати лигам.[28] До Харстатура оставалось семь.

К вечеру даже у Хелмица дрожали руки от усталости, в результате чего разведение огня заняло целых десять минут. Слишком самолюбивый для того, чтобы заимствовать горящую головню из чьего-нибудь костра, Хелмиц упорно высекал искру, пока наконец не поджег кусок горелого льняного полотна, который использовал в качестве трута. Затем терпеливо подождал, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и сунул тлеющую ткань в связку драного лыка. Костер наконец-то запылал. Спустя некоторое время луну затянуло тучами, и тьма вокруг стала практически непроглядной.

Они собрались у колеблющегося света костра и снова стали варить вяленую баранину. Текоа сидел с безнадежно задумчивым видом и почти не отвечал на вопросы. Даже Прайс сегодня был молчаливее, чем обычно, явно утомившись после трудного дня. И только Грей, к счастью, продолжал говорить. Не встречая ни малейшего возражения, он безраздельно господствовал над усталой аудиторией.

– Я вам рассказывал о том, как исполнял обязанности могильщика? – спросил он, оглядев сидящих у костра. – Остановите меня, если вдруг уже слышали. Это случилось после Престабера. Я забыл привязать нескольких пони с вечера, в результате чего ухитрился заработать порку и наряд на похоронные работы. Мы занимались этим весь день: тела все привозили и привозили, и мы копали для них могилы. Тогда шел небольшой дождь, поэтому работа шла медленно. В какой-то момент один из наших товарищей ушел за водой, и мы – те, кто остались, – решили над ним подшутить. Я должен был измазаться грязью, немного подпортить свои доспехи и лечь между трупами, притворившись мертвым. Вернувшись, он попытался бы меня поднять и переложить в могилу, и тогда бы я неожиданно его схватил. – Некоторые из легионеров заухмылялись. – Тогда мне это показалось отличной идеей. Я был молод и готов на любую авантюру. В общем, лег я в грязь рядом с одним из мертвых и стал ждать прихода товарища. Лежать пришлось недолго – один из трупов вдруг взял меня за руку и спросил: «Сыровато сегодня, не правда ли?»

Собравшиеся у костра расхохотались.

– Один из трупов оказался живым? – спросил один из гвардейцев.

– Это был как раз тот человек, которого я ждал, – пояснил Грей. – Он успел переодеться, пока я занимался рытьем могилы. Оказывается, они решили подшутить надо мной, а не над ним. Как я тогда орал – не передать…

На следующий день Роупер снова вел колонну, стараясь не подавать виду, что испытывает боль в одеревеневших ногах. Страдания усилились, когда дорога стала подниматься в гору. Они приближались к древнему перекрестку Харстатур, где планировали разбить лагерь на ночь, перед тем как отправиться на бой на Гитру. Роупер отправил Хелмица и одного из конных разведчиков в качестве герольдов, задача которых состояла в том, чтобы пригласить сатрианцев на битву. Возвратиться эти двое должны будут уже на вершину Харстатура.

По мере того как они поднимались, окружающие дорогу деревья редели и становились все более чахлыми, пока не пропали вовсе. За два часа до заката солнца дорога наконец выровнялась, и они очутились на вершине могучего каменного массива. По форме Харстатур представлял собой огромный неправильный четырехугольник, противоположная сторона которого была значительно шире, чем та, с которой они зашли. От каждого из углов спускались вниз дороги. Длинные стороны плато очерчивались резкими обрывами, образуя довольно крутые склоны. Особенности местности позволяли обеспечить достаточную защиту для флангов любой армии, которая сможет первой занять это место. Второе его название – «Алтарь Альбиона» – было широко известно, поскольку оно и в самом деле походило на гигантский жертвенный стол. Невозможно было определить, на какую высоту они взобрались, но