– Гарретт Эотен-Дрейфенд из Эсканкистера.

Сатрианец произнес это с таким выражением, словно Черный Лорд уже должен был его знать. Но имя Роуперу не показалось знакомым. Из саксонского языка он знал слово «дрейфенд», означавшее «охотник», но «эотен» перевести не смог.

– Я возглавляю личный отряд Белламуса.

– Что за глиняные тарелки вы на себя нацепили? – попытался оскорбить его Роупер.

Краем глаза он заметил резкий взгляд, брошенный на него Греем.

Гарретт вдруг расхохотался жутким смехом плохо контролирующего себя маньяка, отчего волосы на затылке Роупера зашевелились.

– Ты должен знать, – ответил сатрианец на своем тяжелом анакимском.

Роупер повнимательнее вгляделся в кремовые пластины, покрытые ржавыми пятнами. Они что-то смутно ему напомнили, и он уже был близок к тому, чтобы догадаться, но Гарретт заговорил снова:

– Я привез послание от Белламуса.

– Говори.

– Он идет на Харстатур – на ваш священный перекресток в горах. Он говорит, ты должен быть там же, чтобы еще раз сразиться за Черную Страну.

– На Харстатур? – переспросил Роупер, не веря своим ушам. – Но почему именно туда?

– С тобой он готов воевать где угодно, – ответил Гарретт. – Даже там, где ты сам себе кажешься сильнее.

Гарретт обнажил белые зубы в улыбке и отвернулся от задумавшегося Роупера. Сатрианцы неспешно расселись в седла. Гарретт протянул руку к одному из своих людей, и тот тут же вложил в нее копье с длинным наконечником.

– Думаю, тебе знаком этот клинок, – сказал Гарретт, осторожно опуская копье перед Роупером – но так, чтобы тот не подумал, что он ему угрожает.

Роупер посмотрел вниз и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

Это был Сверкающий Удар.

Меч отца. Роупер узнал его по контуру и по тому, как ярко сверкнуло лезвие из Злого Серебра. Вставленное в мощную ясеневую рукоять с лакированным стальным раструбом и насаженное на длинное древко, оно превратилось теперь в наконечник копья, которым пользовался этот огромный сатрианец. Роупер посмотрел на Гарретта и увидел, что тот вновь скалит зубы в ухмылке. В сочетании с широко расставленными полубезумными глазами и отрезанным носом улыбка окончательно превратила его лицо в череп.

– Вы называли его Сверкающим Ударом, – сказал Гарретт. – Теперь его зовут Геофонфир.

– Это твое оружие? – спросил Роупер, перейдя на саксонский.

– Да.

– Надеюсь встретить тебя на Харстатуре.

Гарретт расхохотался.

– Взаимно.

Он нахлобучил шлем обратно на голову, сделал издевательский поклон, притворно-учтиво взмахнув руками, и тут же пустил коня в галоп, рванув через туннель Великих Врат. Его спутники последовали за ним.

– Это приманка, милорд, – немедленно сказал Грей. – И этот человек, и его оружие, и доспехи. Они сделали все, что могли, чтобы заманить вас на Харстатур.

– А почему мы должны отказываться? – спросил Роупер рассеянно.

Его мысли были все еще заняты броней. Она казалась такой знакомой…

– Может, хотя бы потому, что нас позвал туда Белламус? – предположил Грей.

– Плевать! – вмешался Текоа. – Если он хочет встретиться с нами на Харстатуре, то пусть будет так. Мы вскроем панцири этих раков!

Роупер резко посмотрел на Текоа.

– Это доспехи!

– Анакимские кость-панцири, – мрачно сказал Грей. – Выломанные из тел наших мертвых.

Роупер потерял дар речи. В этом, конечно, присутствовал свой циничный смысл. Костяные пластины были легче и тверже стали. Кроме того, пластины станут производить на анакимов самое удручающее впечатление, как только они увидят их в битве. Но все равно – то, что сделали сатрианцы, казалось за гранью добра и зла. Носить на себе кости мертвых благородных легионеров как доспехи! Даже думать об этом было горько.

– Я согласен с Текоа, – сказал Роупер злобно. – Плевать. Мы идем на Харстатур.

Выход легионов был назначен на следующий день. Теперь у них была конкретная цель и враг, которого, казалось, не интересовало ничего, кроме их полного уничтожения. Поэтому Роупер решил дать воинам ночь на то, чтобы как следует подготовиться и попрощаться со своими семьями и домами.

Весь день накануне выступления в крепости царила мертвая тишина. Все понимали, что победят они или проиграют, но далеко не каждый вернется