Сыновья Уворена служили в Собственном Легионе Рамнея, уступавшем по репутации одной только Священной Гвардии. Само собой, от солдат Легиона Рамнея ожидали высочайшего уровня дисциплинированности и чести, и потому аресты произвели глубокое впечатление. Крепость гудела по этому поводу несколько дней – до самого суда, состоявшегося неделю спустя в гранитном зале без окон, расположенном под Главной Цитаделью. Чтобы обеспечить соблюдение всех необходимых процедур, на суде имели право присутствовать все желающие. Естественно, в зале оказались многие сторонники Уворена. Они яростно рычали в ответ на любое заявление суда и поддерживали Унндра и Уртра криками и аплодисментами.

Но все их усилия оказались напрасны.

Председательствующий эфор, облаченный в огромную мантию из орлиных перьев, которая сверкала и переливалась всякий раз, когда он шевелился в своем кресле, не стал обращать внимание на шум в зале. Против обоих братьев нашлись свидетели. Три дрожащие заплаканные женщины робко, но непоколебимо настаивали на том, что Уртр принудил их к непотребству.

– Ложь! – кричал Уртр в ответ на их слова. – Откуда вообще взялись эти негодяйки? Каждое их слово – ложь!

Уртр был признан виновным и приговорен к отправке в одну из тюрем-кораблей, которые ходили в Северном море.

– Ты будешь искупать вину трудом, – объявил эфор хорошо поставленным голосом, способным перекричать любую орущую толпу. – Три раза по двадцать лет – за каждую из женщин, которых ты обидел. После освобождения ты начнешь жизнь в статусе неманди, вновь заслуживая право стать гражданином.

Уртр был понижен в статусе до ученика – став на ступень ниже, чем полноправные пэры и граждане Черной Страны. Пораженный до глубины души, он бросил отчаянный взгляд в сторону отца, но Уворен, как только приговор был озвучен, развернулся и пошел из зала прочь.

Унндр был растоптан следующим, пав жертвой дюжины свидетельств о его трусости. Как утверждали, в трех разных случаях он покинул строй и отошел назад, спрятавшись за спинами более достойных граждан. Также заявлялось, что четыре раза Унндр нападал на уже сражающихся с другими воинами врагов, убивая их со спины. А один легионер даже рассказал, что видел убегающего с поля боя Унндра в той битве ранней осенью – еще до того, как Черный Лорд отдал приказ об отступлении.

– Каждый свидетель – либо Видарр, либо Йормунрекур! – прокричал Уворен. – Удивительное совпадение!

– Вот именно, – отрезал эфор. – Удивительное совпадение, что никто из Лотброков не свидетельствует против него!

Трусость, как одно из тягчайших преступлений, часто наказывалась липким огнем. Но в данном случае нашлись смягчающие обстоятельства – Унндр дважды был близок к получению награды за отвагу и успел заслужить хорошую репутацию. Тем не менее на многочисленные свидетельства нельзя было не обращать внимания. Поэтому Унндр, хотя и избежал корабля-тюрьмы и лишения статуса гражданина, был понижен до солдата вспомогательного легиона.

Роупер присутствовал на обоих судах. Вначале Уворен игнорировал его, но после того как Унндра перевели во вспомогательный легион, капитан посмотрел на него через весь зал и вытянул в его направлении дрожащий палец. Челюсти капитана крепко сжались, ноздри раздулись, а глаза загорелись лютой злобой. Роупер ответил холодным кивком, выдержал взгляд Уворена какое-то время, затем отвернулся.

Еще двое покинули стол. Осталось шестеро.

Ранним утром оборванный отряд Белламуса вошел через главные ворота Ланденкистера.

По мере продвижения на юг они видели, как уменьшается влияние анакимов на местных жителей. На сто миль южнее амбара, в котором Белламус оставил висеть двух своих солдат, почти никто из крестьян не носил кос и ярких браслетов. Анакимские слова здесь все еще были в ходу, но более многочисленные жители отличались куда большей беззаботностью. Разумеется, здесь знали об анакимах, но ни разу не видели их вживую уже на протяжении десятков лет. Здесь не выращивали гибридов и не боялись произносить наименование страшной расы вслух. Тем не менее крестьяне бросали свою работу и тревожно смотрели – сначала на потрепанных сатрианских солдат, затем в сторону севера, опасаясь увидеть на холмах преследующих их мстительных анакимов.

Дальше к югу анакимов уже считали сверхъестественными существами. Здешние жители воспринимали анакимов как падших ангелов, заселивших север, но совершенно не понимали, чем именно они отличаются от прочих людей. Белламус слышал, что здесь могли кого угодно обвинить в том, что он является анакимом, и отдать под суд для установления его невиновности. Чтобы попасть под подозрение, достаточно было иметь необычный рост или вырастить урожай больше, чем у соседей. Анакимами также считали тех, кто жил отшельником, обладал яркими глазами или ухитрился родить близнецов.

И вот теперь они добрались до Ланденкистера. Знать в этом городе, наряду с франкским, самнийским, иберийским и фризским языками, с детства учила и анакимский – как наследие тех дней, когда анакимы перевалили через стены и наводнили улицы. Но в умах простолюдинов северные гиганты окончательно трансформировались здесь в мистические сущности, отваживаемые крестами, церемониальными жаровнями с курящимися травами и перьями, а также специальными символами, которые, согласно королевскому указу, рисовались на улицах мелом по ночам.

Сейчас никаких символов не было. Один снег. Повсюду, куда падал взор, Белламус видел следы ущерба, нанесенного городу в этот неспокойный год.