— Я никогда не преступал закон. Я порядочный человек.

— Есть архив, — сказал следователь. — Я же могу проверить. Если вы что-нибудь утаиваете, лучше сказать сейчас.

— Проверяйте что хотите! — взвился я, разозлившись на несправедливые обвинения. — Я хотел помочь мальчику. Все. Ничего дурного я не умышлял.

— Ну конечно. — Полицейский вздохнул. — Вы никогда ничего не умышляете, правда?

Я сглотнул. Может, однажды с ним что-то случилось и теперь он отыгрывается на мне?

— Позвольте сходить в туалет, прошу вас.

— Выпивали, мистер Йейтс?

— За обедом выпил пива. Я встречался с племянником.

— Где он? — вскинул взгляд полицейский. — Сколько ему лет?

— Откуда мне знать, где он. Взрослый человек, ему двадцать шесть. После обеда мы разошлись каждый по своим делам.

— Вы много выпили?

— Одно пиво.

— Мы проверим, имейте в виду.

— Чего ее дернуло к этим сумкам? — спросил я.

— А как вы считаете? — вопросом ответил полицейский, мой полицейский. — Это магазин. Она делала покупки.

— Но почему она не смотрела за ребенком? Кайлу всего пять.

— Кайлу? — Следователь оторвался от своих записей. — Значит, вы спросили, как его зовут?

— Разумеется, спросил. — Я не понимал, что в этом дурного. — Вы тоже спросили мое имя. Разница лишь в том, что я обращался к нему по имени, которым он назвался.

— Вы обещали купить ему мороженое? Так?

— Он плакал. — Я чувствовал, что сам сейчас расплачусь. — Я хотел его утешить.

— Вы посулили ему мороженое, чтобы выманить из магазина?

— Нет. Я предложил его угостить уже на улице.

— А куда вы его повели?

— Он сказал, что мама вышла на Уиклоу-стрит, и я решил ее там поискать. Потом увидел вашего коллегу и хотел передать ему мальчика.

— Но не передали. Держали при себе.

— Мы до него еще не дошли! А потом из магазина вылетела мамаша. Пожалуйста, я очень хочу в туалет. Нестерпимо.

Следователь почеркал в блокноте и велел ждать на месте, словно я мог куда-то уйти. В одиночестве я провел мучительный час, пузырь мой, казалось, лопнет. Когда полицейский вернулся, я сидел в углу и плакал, уронив голову на руки.

— О господи! — злобно буркнул следователь и высунулся в коридор: — Джон, принеси ведро и швабру. Задержанный обоссался.

— Теперь вы довольны? — спросил я. — Рады, что так меня унизили?

— Заткнись и сядь на место. — Следователь показал на стул, с которого я перебрался в угол комнаты.

Брюки мои насквозь промокли, и пока дежурный подтирал лужу на полу, мой полицейский ненадолго исчез и вернулся с синими спортивными штанами с белыми лампасами.

— Вот, наденьте, — сказал он.

Я подчинился, стыдливо переодевшись. В мокром белье лучше не стало. Потом следователь записал мои личные данные и сказал, что свяжется со мной позже, сначала опросит мать и ребенка. Не вздумайте самовольно покинуть Дублин, пригрозил он, и я был готов к тому, что у меня отберут паспорт.

Когда я выходил из участка, дежурный за конторкой прошипел мне в спину:

— Пед.

— Что? — Я резко обернулся, злой и подавленный. Второй раз за день меня оскорбили. Сначала те парни в трамвае, а теперь полицейский, призванный не обзывать, но защищать меня, кого несправедливо арестовали и вынудили обмочиться. — Что вы сказали?

Дежурный поднял невинный взгляд и пожал плечами.

— Я ничего не говорил, — солгал он.