Эльса не раздумывая согласилась – какой дурак откажется от плюшек с корицей, когда угощает Мод?
– Извини, пожалуйста, ты тоже любишь плюшки с корицей? – спросила Мод ворса так, будто стояла за барной стойкой посреди шумной дискотеки.
Ворс проглотил все плюшки.
– По-моему, мы будем друзьями, – задушевно прошептала Мод ворсу, доставая тем временем из морозилки еще четыре пакета с плюшками.
Ворса такая перспектива, видимо, устраивала.
Эльса посмотрела на бабушкино письмо. Оно лежало на столе, сложенное пополам. Леннарт и Мод успели прочитать его, пока Эльса ходила в подвал за ворсом. Леннарт поймал взгляд Эльсы и положил руку ей на плечо.
– Ты права. Бабушка просит прощения.
– За что?
Мод дала ворсу плюшки и половину рулета с маком.
– Да там целый список. Твоя бабушка была…
– Не такая, как все, – подсказала Эльса.
Мод добродушно засмеялась, погладив ворса по голове. Леннарт взглянул на письмо.
– Сначала она просит прощения за то, что так часто ругала нас. И сердилась. Спорила с нами и ссорилась. Но здесь не за что просить прощения, с кем не бывает! – сказал Леннарт так, будто сам просит прощения за то, что у них попросила прощения бабушка.
«Только не с вами», – подумала Эльса. За это она любит Леннарта и Мод.
– И за тот случай, когда она стреляла с балкона из пингбольного ружья и случайно попала в Леннарта! – хихикала Мод. И растерянно прибавила: – Я правильно говорю – пингбольное?
Эльса кивнула. Хотя Мод говорила неправильно. Мод была очень довольна.
– А однажды бабушка попала в Бритт-Мари, и у нее осталось большое розовое пятно на жакете. У Бритт-Мари это был любимый жакет в цветочек, и пятно не удалось отстирать даже «Ванишем»! Представляешь?
Мод снова хихикнула. Но тотчас осеклась и покраснела.
– Бритт-Мари, конечно, рассердилась не на шутку. Нехорошо над этим смеяться.
С этим Эльса соглашаться не стала.
– За что еще она просит прощения? – спросила Эльса в надежде услышать еще пару историй о том, как кто-нибудь выстрелил в Бритт-Мари из «пинг- больного» ружья. Или из чего угодно еще. Неважно. Но Леннарт вопросительно посмотрел на Мод. Та кивнула, и он сказал:
– Бабушка извиняется за то, что просит нас рассказать тебе всю историю целиком. Ты должна это знать.
– Какую историю? – удивилась Эльса, внезапно почувствовав, что у нее за спиной кто-то есть.
Она обернулась. В дверях спальни стоял мальчик с синдромом, держа в руках игрушечного льва. Он посмотрел на Эльсу, но, встретившись с ней взглядом, опустил голову так, что челка упала на лоб. Эльса тоже так делает. Он почти на год младше ее, но рост у них одинаковый, к тому же у них одинаковые прически и цвет волос. Единственная разница между ними – то, что Эльса просто не такая, как все, а у мальчика синдром. Хотя когда у тебя синдром, ты тоже не такой, как все, – только по-другому.
Мальчик, как обычно, молчал. Мод чмокнула его в лоб и спросила: «Страшный сон?» Мальчик кивнул. Мод налила полный стакан молока и достала новую банку с мечтами, дала это все ему в руки и увела в спальню, грозно приговаривая: «Ну-ка, ну-ка, сейчас я этот сон прогоню!»
Леннарт посмотрел на Эльсу:
– Думаю, бабушка хотела, чтобы я рассказал все с самого начала.
В тот день Эльса узнала сказку о мальчике с синдромом. Сказку, которую никогда прежде не слышала. Сказку такую страшную, что, когда ее слушаешь, хочется изо всех сил обнять самого себя. Леннарт рассказал историю папы мальчика, в котором ненависти было столько, сколько, казалось, не может вместить в себя человек. Этот папа был наркоманом, сказал Леннарт и тут же испуганно посмотрел на Эльсу, боясь, что она в свою очередь тоже испугается. Но Эльса только выпрямилась, запустила руки поглубже в ворсову шерсть и сказала, что все в порядке. Леннарт уточнил, знает ли она, что такое наркотики, и Эльса ответила, что читала про них в «Википедии».
Тогда Леннарт рассказал о том, как папа мальчика превратился в чудовище, когда стал принимать то, о чем написано в «Википедии». Душа его почернела. Он бил маму мальчика, пока та была беременна, потому что не хотел быть ничьим папой. Леннарт моргал все чаще, говоря, что, наверное, папа боялся, что ребенок будет таким же, как он. Жестоким и злым. И когда ребенок родился и врачи сказали, что у него синдром, папа был вне себя от ярости. Ему была невыносима мысль, что ребенок будет не похож на других. Отчасти потому, что он ненавидел не таких, как все. А отчасти потому, что глядя на мальчика, видел в себе все то, чем сам был не похож на других.
Папа запил и стал все чаще употреблять то, о чем написано в «Википедии». Иногда он не приходил ночевать и не бывал дома неделями. Где он пропадает, никто не знал. Иногда приходил домой спокойный и тихий. Плакал и объяснял, что должен был держаться подальше, пока его переполняла злость. В него словно вселялась какая-то темная сила, которая пыталась изменить его и с которой приходилось бороться. Вернувшись домой, он, как
