сарафане. Простоволосая. Молодая. Но я её узнаю. То, что это она, не сомневаюсь даже.
– Ну вот, милый, – говорит Стародубчиха. – Почти и встретились. Ты-то вернёшься, знамо дело, я уж нет, туда уж неохота. Лишнего там не болтай, передай только, что видел меня, что у меня пока всё ладно, и как мне рады-то тут, рады.
– Хорошо, баушка Парасковья, – говорю я. – Передам.
– Да какая я тебе теперь и баушка, – говорит Стародубчиха. – Это там-то баушки да внучики, а тут всё душеньки – все ровня. Я тебе – считай, что так – почти подружка. Ну ладно, милый, до скорого свидания, – говорит Стародубчиха. И говорит: – Тут, парень, всё скоро, тут оно – всегда. И как легко-то мне, легко-то. Ну, я помчусь к своёму Спиридону. То сговорились, да ещё не виделись: он чё-то шибко чем-то занят.
Сказала так Стародубчиха, и след её простыл.
А я смотрю и вижу:
Скатывает на меня с горы звонко хохочущий Рыжий огненное колесо, разлетаются во все стороны – от колеса ли искры, от Рыжего ли веснушки, – вот- вот оно меня спалит, задавит, колесо…
И не колесо это, а – солнце… В снег в логу вминаюсь телом я, короблюсь, обжигаюсь.
Страшно, страшно, страшно, страшно.
И опять я от себя исчез куда-то.
И очнулся только поздним утром – девять раз часы пробили.
Жив я, жив я – существую:
Розовым глазом через наледь на стекле оконном на меня глядел Господь – Спаситель.
Весь день после промаялся.
И не спать не могу, и спать не получается: прилягу на диван, а толку-то.
Взял Книгу. Прочитал:
«И видел я в Деснице у Сидящего на Престоле Книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную Семью Печатями; и видел я Ангела Сильного, провозглашающего громким голосом…
…„Достоин Агнец Закланный принять Силу, и Богатство, и Премудрость, и Крепость, и Честь, и Славу, и Благословение!“; и всякое создание, находящееся на Небе, и на Земле, и под Землёю, и на Море (и всё, что в них), слышал я, говорило: „Сидящему на Престоле и Агнцу – Благословение, и Честь, и Слава, и Держава во веки веков!“ и Четыре Животных говорили: „Аминь“; и Двадцать Четыре Старца пали и поклонились Живущему во веки веков».
Отложил Книгу.
Оделся.
Вышел в ограду.
Передо мной сразу – Большая Медведица – чуть только приподнял глаза – немного опрокинулась. А если так, то – запрокинулась.
Самая долгая ночь – их рядом несколько.
Из ограды уже вышел. Смотрю.
Мороз сбавил. Изморозь поредела. Луна – высокая, ущерб почти и не заметен – чуть только стачиваться начала; просвечивает сквозь изморозь; гало вокруг – как абажуром.
Столб электрический. На нём лампочка – сияет.
Лампочка слева, луна справа, а от соседей – наоборот.
В доме у них тихо. Во всей Ялани – тоже тихо. Тихо и в космосе, и в сердце.
Постоял, постоял – но сколько же.
Взглянул на небо.
Звёзды.
Проговорилось:
– …
Из груди так – будто вырвалось:
– Господи, Господи, Господи, Господи!
Вырвалось – понеслось – душа следом.
Пошёл в дом. Пусто.
Скутал печь.
Уснул нескоро.
Душа во сне уже в меня вернулась.
