— Ну-ка, попробуем, — сказал профессор. — Дайте-ка сюда… Вообще-то для определения нужны колбы, реактивы; но… можно и проще… — С этими словами он взял со стола уксус, накапал немного во флакон, встряхнул его, затем произнес: — М-да, тут было все что угодно, но точно не глазные капли. Как мне не хватает моей химической лаборатории!
— Уж случаем не яд ли?! — испугалась госпожа Евгеньева и отодвинула от себя подальше бокал с минеральной водой.
Купец Грыжеедов, уже было собиравшийся запить сельтерской водой проглоченный ломоть осетрины, тоже поставил на место свой бокал. У остальных вид был такой, точно увидели проползающую змею.
Профессор не стал никого успокаивать.
— Не знаю, не знаю… — проговорил он. — Была б лаборатория — тогда бы… В здешних условиях не могу даже сделать пробы на заурядный арсеникум?
— На что-с? — насторожился Грыжеедов.
— На арсеникум, в быту называемый мышьяком.
— Дуня! — прервала его рассуждения Амалия Фридриховна. — Ты чем мышей травишь? Этим самым… арсеникумом?
— Мне такое и повторить-то… Не-е, я их — порошком. Я его в аптеке в прошлом годе покупала. Да уж давно и не травила — с первого же разу мыши передохли все…
Тем временем профессор, чиркнув спичкой, стал нагревать флакон.
— Нет, во всяком случае, не арсеникум, — наконец заключил он.
Более, однако, никто из присутствующих не прикоснулся ни к еде, ни к питью.
— Так ты говоришь, инженер Шумский никак не отозвался на стук? — настороженно спросила княгиня горничную.
Та лишь покачала головой.
На какое-то время над столом повисла напряженная тишина.
— Иди постучи погромче, — приказала Амалия Фридриховна. — А если не отзовется — что ж, тогда будем ломать дверь.
И в этот самый момент…
— А вот и я! — послышался из темной прихожей разбитной голос, как у циркового гаера. — Прошу вели… вилле… великодушно простить за опоздание…
С этими словами в гостиную вступил никто иной, как господин Шумский. И хотя он едва передвигал ноги, но был вполне себе жив и даже здоров, если не считать того, что был он, совершенно очевидно, пьян, причем пьян что называется до чертиков.
— Дает инженер! В стельку наклюкался! — резюмировала его появление Ми
— Мне пок-казалось, вы тут что-то хотели л-ломать? — обрушившись в кресло, спросил Шумский. — Это вполне даже можно! Только чур, я командую, п-поскольку я — инженер! Итак, что л-ломать будем, господа? Л-ломать — дело хорошее. Ломать — не строить!
Ему долго объясняли, что ничего, слава Богу, ломать уже не надобно, а он все хорохорился и рвался в бой, с трудом удалось его угомонить и усадить в кресло. Но вообще-то все искренне радовались его появлению, ибо это и впрямь было первое радостное событие за все утро.
– —
…………………………………………………………………………………………………….
…………………………………………………………………<…> мы же с профессором Финикуиди тем временем играли в шахматы. Семипалатников, Грыжеедов, Кокандов и Львовский, стоя по сторонам, наблюдали за нашей игрой. Инженер Шумский похрапывал, лежа там же, в гостиной, на кушетке.
Вообще-то я играю весьма недурственно, однако тут мысли мои витали где-то на отдалении, я допускал одну промашку за другой, и наконец профессор, объявив мне шах, сказал:
— М-да, в такой позиции господин Ласкер на вашем месте, пожалуй, уже сдался бы.
— Да, да, сдаюсь, — поспешил согласиться я.
— Еще одну партию?
— Как-нибудь в другой раз, нынче я, право, как-то не в форме.
— Понимаю, — кивнул профессор. — Я, знаете ли, тоже чувствую себя не в своей тарелке после случившегося, все думаю…
— О призраке этом?.. Как бишь его, черт?!..
— Вот уж в мыслях не было держать в голове! Призраки, как известно, — объекты, в природе не существующие, посему и раздумывать о них — пустое… На душе, однако, тревожно, правда, по совсем иной причине.
— По какой же? — полюбопытствовал Кокандов.
— Да тревожно и зыбко нынче все на планиде нашей, крутящейся в мироздании. При нашей нынешней оторванности от мира, остается лишь гадать, что
