На вершине социальной лестницы находились князья из династии Рюриковичей.

Самым почетным и важным было киевское княжение. Оно принадлежало главе княжеского рода. Следующим по значимости было княжение новгородское, на котором находился старший из сыновей киевского князя. Самый младший сын княжил в наименее важном и значимом городе. Если старший сын умирал, его место занимал следующий по старшинству князь, а все остальные переходили на освободившиеся более почетные княжения. Они как бы поднимались на одну ступеньку по лестнице (или, как говорили в Древней Руси, «лествице») древнерусских княжеских престолов. Такую систему распределения княжений принято называть лествичной. С помощью наместников было проще управлять русскими землями и собирать с них дань, значительная часть которой отправлялась в Киев.

Нарушалась лествичная система восхождения князей на престолы только в случае смерти одного из младших княжичей. Тогда в наследование княжения вступали уже не следующие по старшинству братья, а его собственные сыновья и внуки. При этом данное княжение выпадало из общей системы распределения княжеских престолов. По существу, оно выходило из состава Древнерусского государства.

Так произошло после смерти второго по старшинству Владимировича — Изяслава. Он умер в 1001 г., видимо, еще до того, как скончался его старший брат, новгородский князь Вышеслав. Поэтому полоцкое княжение, на котором находился Изяслав, перешло к его сыну Брячиславу Изяславичу. После смерти Брячислава полоцким князем стал Всеслав Брячиславич. Итак, Полоцкое княжество стало одной из первых земель, отделившихся от Киевской Руси и образовавших самостоятельное удельное владение.

Однако в IX–X вв. не только дружина подчинялась князю, но и князь — дружине. Мнение дружины было принципиально важно князю. Показательно в этом отношении объяснение летописца причины, заставившей Святослава отказаться принять христианство. Когда княгиня Ольга предложила сыну креститься, он якобы ответил ей: «Как я могу один принять христианство? Тогда дружина моя смеяться начнет» («Повесть временных лет», 955 г.).

Именно на мнение дружины в первую очередь должны были ориентироваться поступки князя. Возможно, это было связано с тем, что статус князя в дружинной среде еще не был безусловен. Видимо, отношение товарищей к своему князю во многом определялось тем, насколько его действия соответствовали тому, что входило в понятие чести. Речь идет о совокупности морально-этических принципов, которыми руководствовался человек в поведении и которые давали ему право на уважение со стороны окружающих. Удостоиться чести можно было в том случае, если поведение было понятно сотоварищам. Уважение напрямую связывалось с оценкой поступка, его весом (что этимологически точно отражает значение самого слова «уважение»). Другими словами, место сильной личности — в нашем случае князя — в обществе напрямую зависело от оценки ее поведения окружающими. Притязание на признание обязательно должно было соответствовать принятым нормам поведения.

Как правило, дружина во всем следовала за князем. Уже при принятии решения о крещении Руси сыном Святослава князем Владимиром (988) многие дружинники, увидев, что князь крестился, тоже приняли христианство: князь поступил по своему усмотрению, и дружина последовала за ним. Если прежде авторитет товарищей стоял выше авторитета их вождя, то теперь, напротив, действия предводителя явились образцом поведения для дружинников.

В XI в. княжеская дружина делилась на старейшую (бояре) и молодшую. Именно с боярами князья советовались, правили совместно с ними.

В основе отношений, связывавших князя и дружинников, лежала передача последним некоторых материальных ценностей. Причем ценности эти были неважны сами по себе. Их невозможно истолковывать как собственно обогащение воинов. Получаемые богатства, судя по всему, не несли экономической сущности. Дружинников больше волновал сам акт передачи, нежели обогащение как таковое. Связано это было с особыми представлениями о сакральности материального выражения благосостояния.

Поэтому обращения дружинников к князю с просьбами о передаче им каких-то материальных благ касались неких внешних признаков богатства (например, ложек, которыми они ели). В то же время, в отличие, скажем, от западноевропейского рыцарства, речь никогда не заходила о земельных пожалованиях. Это свидетельствует о неразвитости феодальных отношений в Киевской Руси. Однако проблема состоит не только (а может быть, и не столько) в том, что такие отношения действительно не были развиты, но и в том, почему они не развивались.

С одной стороны, на Руси земля имелась в изобилии, с другой — испытывался постоянный дефицит освоенных участков (существовала необходимость регулярной смены обрабатываемых земель по причине того, что расчищенные от леса угодья быстро выпахивались). При таких условиях земельные пожалования оказывались бессмысленными. Их границы невозможно было закрепить. Как представляется, именно это долгое время не позволяло в Восточной Европе развиваться феодальным отношениям. Они начали складываться на Руси — с характерными поместьями-бенефициями, всевозможными иммунитетами и скрупулезной регламентацией вассальной службы — только на рубеже XIII–XIV вв. и получили полное развитие в XVI в.

До этого периода связи, условно соотносимые с вассально-сюзеренными отношениями Западной Европы, существовали в более патриархальной форме личных отношений, связанных с централизованной эксплуатацией земель, находившихся в условной собственности государства. Пользование землями выражалось в сборе дани с подвластных территорий.

Как известно, феодальные отношения базируются, во-первых, на корпоративном землевладении и, во-вторых, на раздаче земельных участков воинам на условиях их службы верховному владельцу земли. Между тем на Руси земля сама по себе не обладала ценностью. До конца X в. она принадлежала общине — тем, кто ее обрабатывал. Князь же с дружиной жили за счет дани, которую получали в качестве своеобразной платы за ратный труд. До XII в. не сохранилось древнерусских документов, которые бы фиксировали собственность на землю. Лишь в XII в. появляются жалованные грамоты князей боярам, уставные грамоты в пользу церкви, акты купли-продажи земли. Незначительное число подобных документов (всего восемь за столетие) позволяет