хухры-мухры!

— Приступы — это у меня, — слабым голосом сказала Лена, первый раз за сегодня, по-моему, раскрыв рот. — Когда ремиссии нет. А у тебя это постоянное состояние.

— Не порть малину, подруга, — отмахнулась Ульянка. — Я серьезно. Ну, подрезали граждан маленько, да. Но не пенсионеров же с детьми! Зажиточных хренов, у которых это не последнее.

Она прищурилась — чуть ли не мечтательно.

— Я обычно внимание отвлекала: «Дяденька, дайте гривенник, мне на булочку не хватает!» Большинство отшивало, но попадались и лохи, и свою копеечку я с этого имела. Один раз мы даже квартиру обнесли — я влезла в форточку и открыла дверь ребятам на площадке. Но потом ребята начали думать уже насчет грабежа и прочей мокрухи — тут я и соскочила. На детской зоне чалиться — извините, без меня.

Славя как-то очень внимательно посмотрела на нее. В костерке звонко щелкнула перегоревшая веточка.

— Соскочила, значит? И твердым шагом отправилась в специнт? Нет-нет, ничего необычного, конечно, просто интересно…

— Бли-и-и-н… — протянула Ульянка. — Ну что за люди, ни о чем с вами не поговоришь… Ладно, был один случай. После него меня и взяли в оборот ваши из института. Предложили выбор, так сказать. Но я все никак не расскажу то, что хотела.

— Имя, сестра, имя, — сказал я и потянул из костра прутик с салом и поджаренным хлебом. Прутик ронял в огонь капельки жира, сгорающие в полете. — Не останавливайся, прошу — ведь чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган. Ну, или съест, как в данном случае.

— Обжора, — хихикнула Ульяна, но продолжила. — В общем, на одном таком деле я была, врать не буду… теперь. Но как раз после него и решила спрыгнуть с темы, очень уж мне тогда все не понравилось… В общем, схема была такая: по ночной пустынной улице идет лопух — то есть будущая жертва. У обочины сидит маленькая девочка, вся в слезах — подвернула ножку, или там связки порвала, например. Лопух останавливается, пытается помочь — на то он и лопух, собственно, тут нужно сразу или брать такси или скорую вызывать — но, в общем, тормозит. А девочка плачет и отвлекает, пока из кустов выходят веселые ребята Робин Гуда и лишают олуха разных ценных, но ненужных в хозяйстве вещей. Все занимает минут семь-девять, команда у нас была сработанная, ни одного совершеннолетнего, завсегдатаи детской комнаты милиции…

Она помолчала. Мимо текла река, синяя, под цвет неба, и величавая, нагретые солнцем гранитные глыбы выглядели развалинами древнего замка, того и гляди из ближней балки вырвется с гиканьем лихая казацкая конница. И мы — разношерстная, почти невозможная компания неудачников, мы не выглядели здесь чужими.

— И что? — тихо спросила Лена. Ульянка невесело ухмыльнулась.

— Первой и последней нашей целью, как выяснилось позднее, был мастер спорта по боевому самбо, призер всесоюзных олимпиад. И очень жесткий парень по жизни. Он остановился около меня, посмотрел задумчиво, усмехнулся.

«Сильно болит?» — спросил деловито.

«Сильно», — прохныкала я, потирая «больную» ногу. «Чуть не полчаса сижу, подняться не могу, помогите…»

«Полчаса, значит…» — повторил он. И коротко, без замаха, но сильно пнул меня по ногам. Больно.

«Эй!» — ума не вскочить у меня хватило, правда. — «Вы чего? Совсем рехнулись, что ли?»

А он стоял как стоял, усмехаясь как-то совсем уже нехорошо.

«Будь это вывих или повреждение связок, от болевого шока ты бы потеряла сознание», — он говорил спокойно, не зло, просто объясняя. «А нога у тебя была бы распухшая, как переваренная сарделька. Значит, это подстава, а в кустах сидят твои приятели, так?»

«Уже не сидят!» — парни, сообразившие, что вся схема летит к чертям, уже неслись к нам, сверкая кулаками. Возможно, в этих кулаках сверкали ножи — было темно, и я не разглядела. Ножи не входили в первоначальный план, но и этот парень тоже туда совершенно точно не входил. Черт возьми, как мы тогда обосрались…

Ваню и Деню он уложил двумя короткими ударами, слившимися в одно плавное движение — кулаком и пяткой. Мне даже показалось, что он не сдвинулся ни на сантиметр, вроде как просто переступил с ноги на ногу — но в следующую секунду обе наших «торпеды» уже валялись на земле, зажимая разбитые физиономии, шепотом матерясь.

«Лежать», — спокойно посоветовал им тот, кого мы посчитали лопухом. «И с оборотами аккуратнее, здесь дама». Это он меня имел в виду. Ножи рассыпались по земле осколками стекла, но потянуться за ними ни у кого даже мысли не появилось. Этот парень был опасен, как гремучая змея.

«Послушайте, овощи, — нарушил он паузу. — Я бы мог вас сейчас с легкостью искалечить. Переломать руки или ноги, пробить лицевую кость — это дико больно и очень плохо заживает. Выглядело бы как пьяная драка, и вы до конца жизни лежали бы в кроватках под капельницами, слепые, глухие и ни слова не понимающие, как огурцы. Или, что более вероятно, вас разобрали бы на органы для десантуры. Потому что я человек с обостренным чувством справедливости, соображаете?»

От лежащих на земле фигур донесся скулеж. Тонкий такой, как от перепуганного щенка.

«Но поскольку среди вас имеется девчонка, которую, хочется верить, вы заманили сюда хитростью… — продолжил парень. — сделаем иначе. Вы свалите, сейчас, немедленно, но на своих ногах. А моим друзьям в милиции я передам ваши приметы и устное пожелание присматривать за темными