Бампо.

А как там непередаваемо пахнут едва расцветшие акации и раскрывающиеся смолистые сосновые шишки…

На место нас довезли традиционным «скарабеем», то есть «Зилом-132», я его люблю. Широченная, будто шкаф, трехосная махина с арочными шинами, на каждой из которых можно отправляться по морю в кругосветку, на такой едешь — будто плывешь, и ни рытвины ей не страшны, ни канавы, ни даже деревья. Топлива, конечно, жрет, как не в себя — чуть ли не пятьдесят литров на сотню, но это уже не моя печаль, а конструкторов. А по трассе она шла ровно и быстро, и в обширный кузов, кроме нас шестерых, поместилось еще много полезного.

— Эх, вот если бы на такое шасси еще какой-нибудь пулемет поставить вроде зенитного, а еще лучше, артиллерийскую безоткатную пушку — до чего красиво получилось бы… — размечталась Славя. Странные у девушки фантазии, однако. Одно слово — десантница.

— Получилась бы тяжелая и неповоротливая дура, — безжалостно оборвала ее мечты практичная Алиса. — Которой достаточно по колесам очередью пройтись, чтобы обездвижить. Разработчики молодцы, что не стали такой бред даже пробовать.

— Можно было бы его вообще на гусеницы поставить тогда… — неуверенно предположила блондинка, но развивать эту тему не стала, наверное, и сама поняла, что ерундовая вышла бы задумка**.

А потом… потом, покачнувшись, машина остановилась, дверь кузова открылась, и внутрь колючим потоком ворвался мощный запах хвои.

Мы стояли на крутом левом берегу, позади шумел сосновый — настоящий, без обмана! — бор, а впереди блестела и переливалась древней кольчугой гладкая поверхность реки. Колыхался сплошным ковром ковыль, располосованные широкими балками берега скрывали уютные пристани и дикие пляжи, с высокого, украшенного, будто заварным кремом, облаками неба, светило теплое, но не жаркое пока солнце. Мохнатыми снежинками летел откуда-то тополиный пух — необычно рано в этом году.

Эх!.. Да здравствует Всемирный день солидарности трудящихся за то, что хотя бы в него можно отдохнуть как следует!

Кто-то хлопнул меня по плечу так, что я покачнулся.

— Есть мнение, что стояние в стороне бессловесным памятником не очень помогает развести костер и получить свою порцию вкусной печеной картошки, — Алиса уже прогулялась до сосен и набрала там веток. — Шурик и Ольга Дмитриевна будут, конечно, против разведения открытого огня — заповедник же, и все прочее — но у меня есть зажигалка, так что они могут побриться.

— Отберут зажигалку-то, — Славя присела на яркую еще, не выжженную солнцем и не вытоптанную лошадями траву. — Они шуток не понимают.

— У меня и спички имеются, — Алиса прищурилась и метко сплюнула на оккупировавшего ближний цветок шмеля. — Пригрожу, что отдам их Ульянке, а она, если разойдется как следует, спалит весь этот чертов лесок, и глазом не моргнет. По причине общей живости характера.

Очень правильное, надо сказать, было замечание.

Костерок трещал и жался к земле — по склону гулял ветер; он вился между гранитными глыбами, подвывал и насвистывал на несколько голосов, и казалось, что мы — отважные первооткрыватели на безлюдной планете, сделавшие первый непростой привал и ожидающие нападения эндемичных форм жизни с оружием наперевес. Черный горбатый «ЗиЛ» за спиной вполне мог сойти за вездеход, вот только с оружием была напряженка, да и разработанный карьер с высокими каменными отвалами и сетчатыми столбами генераторов на том берегу реки портили впечатление.

У запасливой Ульянки, кстати, нашлись в рюкзачке не только большие, ровные картофелины для запекания на углях, но и приличных размеров шмат засоленного и в меру подперченного сала. О его происхождении рыжая отказалась распространяться, хихикнув в том смысле, что учет продуктов на кухне в институте поставлен из рук вон плохо. Отвечающие за нас санитары и медики хмурились в сторонке, у автомобиля, и глотали слюни — запах поджариваемого сала мог бы свести с ума даже убежденного вегетарианца.

— Вот такими должны быть трудовые будни нормальных операторов зенитных комплексов, — сообщила Алиса неразборчиво, потому что рот у нее был забит горячей, только что из костра, истекающей горячим жиром вкуснотищей. — Чтобы, знаете, как у приговоренных к смерти: завтра на плаху, но сегодня можно, по крайней мере, нажраться от пуза. Это как-то изменяет перспективу в правильную сторону. А то мы киснем там в четырех стенах…

— Не знаю насчет перспективы… — задиристо начала было Ульянка, но тут же сникла, — но мне иногда очень страшно бывает. Правда.

Если бы Днепр, вскипев бурунами, внезапно потек бы обратно, перемахнув, словно идущий на нерест лосось, треугольные бетонные быки и тридцать метров плотины, даже это, наверное, изумил бы меньше. Ульяна непонимающе оглядела приоткрытые в изумлении рты и выпученные глаза.

— Ну я знаю, что у меня не все в порядке с головой, но не настолько же… — она вскочила было, но тут же снова заставила себя присесть. — Я объясню, лады?

Это было что-то новое. Раньше она даже не думала что-то нам объяснять.

— В общем, вы знаете, что до всей этой шаражки и почетного звания оператора зенитного комплекса я беспризорничала, — сказала Ульянка с напряженным лицом. — Подворовывала, было. Причем не одна, а в составе дружного коллектива. Или организованной преступной группы, как посмотреть.

— Да не ссы, мы все знаем, что ты голимая воровка, — лениво сказала Алиса и просвистела начало пиратской песни «Когда воротимся мы в Портленд».

— Эй! — окрысилась Ульянка. — Я сейчас обижусь, и обстановка в мире может стать напряжённее. Приступ безумия у оператора — это вам не