дружеской беседы со стражами порядка, наверное. Санек, будь другом, достань коробок, у меня в заднем кармане джинсов, ладно, я знаю, ты стесняешься… Дьявол, и этот пустой. Ни у кого нет огоньку? Что за люди, днем огня у них не допросишься, дикари!

Она метнулась к группке закутанных в дутые болоньевые куртки парней и девчонок — наших ровесников, должно быть. Да, верно, тут же еще и кампус рядом, три университета рядом… Боги и йотуны, до чего же давно все это тянется, и та, другая жизнь — ее словно бы тоже не было, а ведь я ей жил, ей одной, и единственное, что меня тогда волновало, были серые глаза одноклассницы…

— Так грустно, — Славя роняла негромкие слова, словно градусник — капли быстрого серебра. Они были блестящими и скользкими, и испарялись со струйками ядовитого пара — я совсем их не понимал.

— Почему?

Славя повернулась ко мне — своим идеальным, словно карандашом по плотной бумаге нарисованным, профилем, своей нетронутой ранением стороной.

— Вас же тянет друг к другу, сильно, явно, зримо. А настоящая любовь всегда печальна. Чем, по-твоему, она может закончиться?

— Свадьбой? — я через силу ухмыльнулся. Картина нашей с Алиской свадьбы, где я был бы в неизменной черной футболке, а она — в чем-то воздушной и белом, с длинными перчатками по локоть, скрывающими протез, выглядела дико. И немного смешно — как любая сказка, которую читаешь во взрослом возрасте.

— Свадьбы — для осторожных… А любовь — словно болезнь, понижает иммунитет, изматывает тебя всего, заставляет забыть об осторожности. А что делают те, кто о ней забыл? Совершают глупости, лезут на рожон, и, в конце концов, рано или поздно…

— Погибают. Как это верно сказал поэт, so some of him lived, but the most of him died…**

— Да. — ее глаза были глубоки и печальны. — Внутри или снаружи. Но погибают.

— О чем ботва, знатоки священных текстов? — Алиса возвращалась, танцующим шагом западной киноактрисы, перепрыгивая через бетонные плитки, которыми был выложен библиотечный двор, и дымя, как паровоз, или как Одри Хэпберн в «Завтраке у Тиффани», длинную такую сигарету, помните? — Хотя, может, и атеисты или язычники, я же не знаю ваших убеждений, не интересовалась как-то…***

— О смерти, о чем же еще. — Славя внимательно смотрела на рыжую, обе стороны ее лица — и здоровая, и израненная, были неподвижны.

— Вот как? — Девушка прищурилась. — И чьей конкретно? Или так, без конкретики?

— Герберт Уэллс считал, что она — что-то вроде ласковой няни для заигравшихся детей, — безразличным тоном сказала Славя. — Загоняет в постель, когда те уже совсем потеряли счет времени. Почему бы и нет? Здравая точка зрения, все объясняет.

— Как говорят, «не иди навстречу смерти, смерть сама найдет тебя», да? — развеселилась Алиса. — А чем тогда считать некромантию — принудительным пробуждением в три часа ночи? «Вставай, дорогой товарищ, ты нужен Родине!»

— Что такое эта твоя некромантия?

— Да это та же хиромантия, только все вокруг не херы, а трупы, — понятно объяснила Алиса. — В которых у нас, вполне вероятно, скоро будут неплохие шансы превратиться. В очередной раз.

Я проследил за ее взглядом и понятливо хмыкнул. Из прерывистого автомобильного потока, текущего по проспекту, выпала и ловко притерлась к ближней обочине уже знакомая черная «волга» с молоденьким солдатиком за рулем.

— Напрасно ты, подруга моя, транспондер взяла, — сообщила Алиса, развалившись в меру своей худобы на заднем сидении. Ее терзало какое-то нездоровое, лихорадочное веселье. — Гуляли бы сейчас спокойно по парку, поколачивали бы всяких олухов…

— Не зря, — отрезала сидящая впереди Славя. — Вызвали, значит, мы нужны. И никакая я тебе не подруга.

— Нет? Ну, ладно. Я-то думала: подруга Саньки — моя подруга, или как там говорили американские индейцы? Ми амиго — ту амиго, нет?

— Индейцы так не говорили.

— Не говорили? Значит, они были неразговорчивыми. Вот как Шурик примерно. Но не наш общий знакомый, а тот, который санитарный работник первого класса. Зачем тебя-то к нам прикрепили, товарищ санитар?

Шурик, сидевший вместе с нами сзади промолчал. Он был в форме, а не в халате, и это здорово сбивало.

— Однозначный индеец, — заключила Алиса, кривясь в нехорошей своей ухмылке. Мы уже были близко, мимо неслись приземистые здания частного сектора, темные деревья растопырили рукастые ветви. Любопытная была идея — расположить специнт посреди жилого района. На что был расчет, интересно? — Прошлый раз, помнится — помнишь же, Сашка? — только водителя присылали. А теперь еще и санитара. В штатском. Зачем?

— Такой приказ, — сказал Шурик совершенно не своим голосом. Алиса подмигнула мне за его спиной.

— Интересные, я смотрю, приказы! А у тебя еще и оружие небось есть, а, Шурик? На случай, если мы не захотим присоединиться к твоей милой компании. Видишь, как заботится о нас, до чего видеть хотят дома, в специнте! Есть оружие?

— По инструкции о порядке выдачи и ношения боевого ручного табельного оружия есть, — тупо ответил санитар. — И у вас, кстати, тоже должно быть. По ней же.