Где-то сбоку, у жилмассива, обозначилось движение, быстро перешедшее в давку. Похоже, кто-то сдуру попытался запрыгнуть в одну из машин для раздачи продовольствия незащищенным слоям населения (больше известную, как «ЖаДаН» — жрачка для нищих) и был застрелен. Человеческая толпа конвульсивно качнулась, расступилась, но не рассеялась. Закон суров, на то и закон. Позаришься на общее — будешь наказан. А свое место в очереди легко потерять.

— Радостно смотреть на новую счастливую жизнь, — с каменным лицом уронила Алиса, рассматривая плотное, угрюмое сборище людей, будто в осаду взявшее одинокую крепость грузовика. — Да здравствует дорогая партия за нашу счастливую юность. До чего привольно дышится в последнее время в этой обители помощи и взаимовыручки, и какое счастье жить в дивном новом мире, в это славное время, под гениальным руководством…

— Скоро все закончится, — отрезала Славя. — Наши найдут выход, так или иначе. Мы победим. Так всегда было и будет.

Надо же. Не человек, а живой сборник цитат товарища Генерального Секретаря.

Парень на остановке обманул — парк был гол и печален; последние яркие листья давно облетели, а угловатые деревья будто застыли в своем тягучем летаргическом сне. Пруд, в котором летом водились утки и лебеди, и даже вроде бы какая-то рыба — по крайней мере, так уверяли немногочисленные рыбаки — чернел на периферии зрения неровным пятном. Лодочный причал был, конечно, закрыт, а на скамеечках мелькали пальто и куртки запоздалых любителей природы — в основном, пенсионеров и дошколят. В воздухе витал горьковатый влажный запах — в небрежно собранных тут и там компостных кучах догнивала листва.

Дубовка словно окуталась полупрозрачной неверной дымкой и будто бы сама не понимала, что она делает здесь — последний артефакт давно прошедшего мирного детства.

— Эй, уважаемые, разрешите огоньку? — от серой группки неподалеку отделился один, низкорослый, чернявый, какой-то разболтанный.

— Угощайся, дружище, — Алиса протянула было зажигалку, но парень проигнорировал протянутую руку.

— Я не с тобой разговаривал, овца, — он дерзко глянул на меня, снизу вверх, стегнул черными глазами, полными нездорового веселья и чистой, холодной ненависти. — А что это вы, кстати говоря, в будний день не на работе или учебе, а по улицам гуляете? Неужто не слышали последнего обращения Исполкома? «Все для города, все для победы!» Максимальное напряжение сил и воли! А вы тут по парку прохлаждаетесь — игнорируете, получается, призывы руководства? Нехорошо выходит.

А эти штуки я знаю — слышал уже рассказы в специнте. Так называемые «активисты», что-то вроде ДНД — добровольной народной дружины — только, в отличие от последних, не работающие под крылом органов внутренних дел. Чисто общественное движение, стихийное и оттого вдвойне опасное. «Дадим железный ответ бездельникам, уклонистам и спекулянтам, наживающихся на народном труде в это сложное время!» Человек пять уже обращались в травмпункты с побоями средней тяжести, одному, которого заподозрили в прогулах, кажется, даже руку сломали. Власти не реагировали — дорого это было и хлопотно.

— Отвянь, придурок, — бросила Алиса. Она, похоже, была не в курсе последних новостей. — Не твоего ума дело, чем мы тут заняты.

Чернявый отшатнулся, словно в испуге, оглянулся на своих. Что за гадство, вечно какая-то хрень к нам липнет…

— Эй! — кто-то из «группы поддержки» среагировал быстро. — Вы с какой целью нашего брата обидели? Да вы, может, и не прогульщики вовсе? Вы, может… диверсанты американские?

— А то кто же, — вздохнула Славя, останавливаясь. Почти незаметным движением размяла плечевой пояс, откинула тесемки с шапки назад. — Баптисты-шестидесятники. Восславьте Господа, безбожники, или испейте чашу гнева Господня! Но предупреждаю заранее — чаша сия зело бездонна!

Они действовали грамотно — рассредоточились полукругом, четыре ухмыляющиеся силуэта, все не старше двадцати. По всем прикидкам, особых шансов у нас не было, кроме бегства — две девчонки, да еще бледный прихрамывающий парень… нет, даже сбежать не вышло бы. Они действовали наверняка, а я дрался третий раз в жизни.

— А что, коллега, — весело поинтересовалась Алиса, постукивая затянутыми в перчатки кулаками друг о друга и даже не морщась при этом. — Какой диагноз мы поставим этой группе пациентов?

— Думаю, сомнений здесь быть не может, — мгновенно среагировала Славя. Она попрыгала на месте, гибко, пружинисто. — Диагностирую групповую височную эпилепсию средней тяжести. Будем лечить.

— Да вы чего, суки… — не выдержал один, худой и лохматый, с подгнивающими зубами, он с обманным финтом бросился было в ноги блондинке — повалить на землю, забить кулаками — но только Славя как-то странно изогнулась в балетной ласточке, и ее нога в тяжелом яловом сапоге очень удачно попала лохматому в шею, под кадык. Тот захрипел, отлетел и от неожиданности сел на задницу.

— В таких случаях, я слышала, бывает эффективен карбамазепин, — Алиса крутнулась на носке, пропуская мимо себя второго и впечатывая острый каблучок ему в копчик. — а уже при его неэффективности… ух, какой шустрый!.. назначают вальпроаты.

Пользуясь тем, что внимание «активистов» оказалось привязано к боевым девчонкам, я сместился чуть за спины оставшихся двоих. В беге я был не силен, это правда, нога не позволяла. Значит, нужно ликвидировать этот недостаток. Ну, или хотя бы сделать так, чтобы он перестал быть значимым. Я сделал еще один осторожный шаг и неожиданно вцепился сзади в шею тому, что был ближе — бритому налысо пареньку лет восемнадцати — после чего резко повис, поджав ноги. Тот сипло ругнулся, потеряв равновесие, и отработал локтем назад.