– Так он все-таки был им? – воодушевился тотчас мой куратор.

– А кто его знает, был он эльфом или нет, – не сдержался я. – Он, как теперь говорят, по жизни кем только не был. И будь он эльфом, я бы не удивился. А через вашу контору уточнить это нельзя? Да и вообще – это что-нибудь даёт рабочему классу?

Прежде, чем ответить, гость мой оглядел неспешно гостиную, подвигал беззвучно тонкими, ехидными губами и, выставив указательный палец, сказал:

– Первое. Я действительно майор бронетанковых войск республики Франция в отставке, но странно, откуда вы это знаете. Второе. Выяснить через нашу контору, хотя она все-таки больше ваша, был Бенедикт Степанович эльфом или не был, в принципе можно, но излишне денежно затратно. И третье. Если ваш батюшка все же был эльфом, то вам как его прямому наследнику будут положены разного рода преференции.

– Дорогой мой Антиб-б Илларионович, – растроганно произнес я, ставя на стол второй стакан. – А без конторы этой, будь она неладна, обойтись никак нельзя?

Продолжить я не смог, так как Деревянко вдруг набычился и принялся на манер барабанщика, а то и бонгиста ритмически постукивать по краю стола, сопровождая эти постукивания тонкими, пронзительными звуками.

– Не узнали? – улыбнулся он одними глазами, вновь включившись в свой перфоманс.

– Да узнал, – сказал я, тоже закивав головой. – Майлс Дэвис, «If I were a bell» с Джимми Коббом на барабане, запись в «Персидской комнате» в нью- йорском отеле «Плаза», 1958 год. Одна из любимых композиций покойного генсека-чекиста Андропова. Может быть, вы все-таки не французских бронетанковых войск майор, а, Антип Илларионыч?

Деревянко сделал вид, что не расслышал этого последнего вопроса, продолжая барабанить и дудеть.

Я всё понял, кивнул ему и обрадовано произнес:

– Фу ты, какой я балбес! Конечно, он был эльфом! И не каким-нибудь там замухрышкой! Вокруг него все время крутились странно одетые люди, да и сам он часто надевал детскую панаму и шел на какие-то собрания. Эльфы, ведь, что-то вроде масонов, у них тоже есть знаки отличия? Если у масонов бутоньерка в петлице, то у эльфов – помочи или панамка, верно я говорю?

– Такое вполне допустимо, – немедля прекратив паясничать, степенно ответил имитатор. – Так и запишите: был.

Я разлил виски по стаканам, и мы чинно помянули папашу, почившего, как выяснилось, в ранге заметного регионального эльфа. Может быть, он даже возглавлял у них там райком, хотел я еще больше набить себе цену, но воздержался, вовремя сообразив, что райкомовские и прочие комовские эльфы входили определенно в номенклатуру, и отследить это было делом плевым.

Деревянко тем временем принялся с таким упоением разглядывать пустой стакан, будто я принес его из Грановитой палаты. Я снова наполнил тару, мы снова выпили – теперь уже по-европейски, без тоста.

– Вы знаете, Антиб-б Илларионыч, что в Польше на гастролях Майлса Дэвиса встречала и возила по Варшаве спецмашина Андропова? – спросил я для разрядки.

– Или? – усмехнулся Деревянко, теперь нежно поглаживая стакан. – Я лично сидел за рулем этой машины – мне ли не знать, сударь мой?

– И это всё, разумеется, в рамках службы в бронетанковых войсках республики Франции? – насмешливо сказал я, хотя чувствовал себя совершенно огорошенным такой новостью. – Надеюсь, вы его не на танке возили?

– Да почти что, – мечтательно ответил ценитель стаканов. – Во всяком случае, по защищенности та машина не уступала иному танку. И давайте на этом оставим в покое мою служебную карьеру. Она, как вы понимаете, не была особо удачной.

– А что Майлс Дэвис? – сменил я пластинку, которая уже действительно мне поднадоела. – Каков он в общении? Прост, как правда?

– Я бы не сказал, – постучал по стакану ногтем Деревянко, и я воспринял это в качестве сигнала к действию, отрядив мемуаристу большую, чем себе, дозу амброзии, которую он опять же выпил, что называется, на к а т о к. Отморщившись положенные три секунды, он продолжил:

– Интеллигентного вида, черного цвета человек, абсолютно сосредоточенный на своей музыке. Я ведь тоже немного играю на трубе, в том смысле, что догадываюсь, какой конец ее подносить к губам, и для меня он был и остается джазовым богом, но тогда в машине он сидел сзади, забившись в угол, и молчал, иногда пропевая что-то в разной тональности.

– Антип Илларионыч, – всунулся я в его размеренную речь, – у вас это экспромт или домашняя заготовка? Что-то я вам не верю.

– Да и на здоровье! – весело, но все же с червоточинкой уязвленного тщеславия отозвался мой гость и демонстративно отставил от себя стакан, вроде бы мне в наказание за непотребные речи. – Вы, Тимофей Бенедиктович, как я заметил, вообще мужчина больше скептический, что никак не вяжется с вашей внешностью. При ваших мускулах вы должны быть наивным, как пятилетний ребенок. Кому же в голову придет вас разыгрывать или шутить с вами? Какой у вас объем бицепсов?

– Не знаю, – ответил я. – Зачем мне это теперь? Вы лучше на пальцы мои посмотрите. Видите бугорки на фалангах здесь и здесь? Это отложение солей и тут хоть полуметровые бицепсы не помогут. Так-то оно мне не мешает, но вот когда садишься за инструмент, иной раз их ощущаешь.

– Батюшки! – воскликнул довольно Деревянко и вновь стакан к себе приблизил. – Вы, оказывается, и т а к и м можете быть? Я думал – приедет чемпион, как вы изволили давеча выразиться, по жизни и давай всем носы и руки крушить. А, вообще, вы очень интересный человек! Не представляю, как вы такими