Алкадиззар возразил:

— Я серьезно. Когда война закончится, все станет по-другому. Больше никаких путешествий. Никаких кампаний. Никакой работы в кабинете по ночам. Наконец-то мы сделаем то, о чем мечтали.

— Ты возьмешь меня в Шелковые Земли на лодке из золота?

— Как пожелаешь, — улыбнулся царь.

— И заставишь Небесного Императора преклониться передо мной?

— Его не придется долго убеждать, когда он увидит тебя.

Халида засмеялась и крепко обняла его:

— Обещаешь?

Царь улыбнулся:

— От всего сердца.

— Ловлю тебя на слове, — сказала она. — Итак, когда мы выступаем?

— «Мы»?

Халида высвободилась из его объятий и одарила Алкадиззара суровым взглядом:

— Неужели ты думаешь, что я останусь здесь? Я ездила с тобой в каждую кампанию с самого начала нашего брака и не намерена отступаться от этой традиции теперь.

Алкадиззар ужаснулся, но он знал, что нет смысла спорить. Даже власть царей имела свои границы.

— Войска Зандри уже отправились в путь и сейчас находятся в верховье реки, — сказал он, проводя пальцем по реке Жизни. — Нумасийцы тоже в пути, они прибудут сюда через две недели. Еще два-три дня на то, чтобы наши армии погрузились на баржи, и тогда мы будем готовы к отправлению.

Халида кивнула:

— А остальные?

— Железный легион покинул Ка-Сабар две недели назад и направляется на север, в Кватар. Разетрийские войска отправились примерно в то же время, и Херу докладывает, что они прибудут в Ливару еще через неделю или около того. — Он скрестил руки. — От Махрака ничего не слышно уже несколько недель. У меня есть опасения, что Жреческий совет решил пересмотреть свою роль в нашей кампании.

Царица кивнула. Хотя она и не участвовала в разработке военных планов напрямую, за эти годы тщательно изучила их и знала не хуже других правителей.

— Этого можно было ожидать. Они просто не хотят уходить из Махрака.

— Других вариантов нет, но похоже, что они этого не понимают, — сказал Алкадиззар. — Они подозрительно относятся к моим планам с тех самых пор, как я основал Коллегию магии. Но покинуть город — это для них единственный выход. Если они не присоединятся к Разетре и Ливаре, то им нужно хотя бы отойти к Вратам Заката, где они смогут удерживать восточный край долины Царей много недель — достаточно долго, чтобы их люди перешли долину и скрылись в Кватаре.

— Для них это непростое решение. Они отстаивают свою веру.

— Но для этого им нужно хотя бы выжить, — парировал Алкадиззар. — Какой в этом смысл, если из-за недоверия и паранойи Жреческий совет обречет свой народ на гибель.

— Если того требует их вера, то мы ничего не сможем поделать, — сказала Халида. — Но они вполне способны нас удивить. Еще осталось время, пока Нагаш не пересек Золотую долину.

Алкадиззар кивнул, но его лицо выражало сомнение.

— Будем надеяться на это, — сказал он. — Ничего другого мы не можем сделать.

Проплыв по темным водам узких проливов и по Горькому морю с помощью весел из костей, флот нежити за две недели достиг разрушенной пристани Ламии. Они прибыли глубокой ночью, скрываясь в парящем вокруг них облаке пепла, которое поглощало лунный свет. За те годы, что миновали с падения города, он стал пристанищем бродяг и разбойничьих банд со всей восточной Неехары, отчаявшихся мужчин и женщин, которые не верили в легенды Проклятого Города. В’соран стоял на палубе транспортного корабля и вслушивался в крики людей, пока нежить бесшумно пробиралась по узким улочкам Ламии.

Час за часом тяжело нагруженные корабли причаливали к большим каменным пирсам, изливая непрерывный поток призрачных солдат. После рассвета В’соран съехал на берег в костяном паланкине, который, подобно науку, передвигался на восьми сложенных из множества частей ногах, и через противоестественный мрак поднялся по холму к руинам царского дворца. Там он провел следующие несколько дней, пока армия медленно собиралась на равнине к югу от города.

Некромант развлекался тем, что обыскивал пепел, оставшийся от старого храма, — не только из любопытства, но и потому, что Архан ни за что не приблизится к своей бывшей тюрьме даже на милю. То, что ему был доверен общий контроль над армией — а следовательно, и триумф победы, — уязвляло