— Я видела этот мундир! — рычала Батори приближаясь к штабу, — я его видела!

Айко хотела себя казнить, она тоже видела этот мундир и именно она впустила их в город. Она понимала, что все эти загубленные жизни на её совести. А ведь кто-то из них был беременной… Боги, а ведь она хотела свести с одним из них свою дочь. Вспомнив об это она выпала в осадок и чуть не врезалась в торговый лоток.

— Соберись! Айко! — Батори дала ей подзатыльник — нам надо найти виновных, иначе будет больше жертв! — она схватила ламию за руку и потащила её за собой.

— Шива! — собралась керай и вспомнила, что не раздала указания блокпостам — передай ребятам на воротах, чтобы закрыли проход для инкубов и неинкубов!

Еко прыгнула на крышу и быстро двинулась к одним из ворот.

— Рики! — это было обращено к они — собери остальных и передай им ориентиры, а сама ищи в зоне рынка и дворца, где засели ученые, там я видела их в последний раз. — красная они тоже двинулась исполнять приказ.

— Айко! — настала очередь ламии — идешь со мной! У тебя очень хорошие результаты в стрельбе!

Расталкивая толпу Батори не обращала внимания на нравоучения от таких существ как рю и инари. Кто-то из них даже крикнул о том какие райдзю дикие и хамки, но ей было на это наплевать. Хотя она всегда унижала подобных особ за такое поведение, но сейчас у нее была важная цель. Она должна защитить этот чертов народ от смертельной опасности и она ускоряла свой темп. Однако очередное нравоучение вывело её из себя. — «Твари! Идите вы все к Лжеверховной! Чтоб вас, высокомерных сволочей, забрали!» — но речи ярости не покинули её уст. И толкнув очередную инари на стену дома она побежала в сторону штаба.

Наконец закончилась кладка из круглых булыжников, и они перешли на грунтовую дорогу, которая вела в штаб. Дорожку впритык замыкали защитные руны, которые позволяли цивилизованным мамоно ходить на свидание перед первой ночью безопасно. Здесь очень много сидело дикарок, которым было плевать на законы, написанные императором и прошедшие обсуждение в бакуфу. Снаружи ходила уши-они, она кого-то звала и с беспокойством всхлипывала, приговаривая, «только бы с тобой все было впорядке», но керай было плевать. Кому они нужны эти дикари, самим мужиков не хватает, а с этими надо еще делиться.

Слева показалась гора, она была очень знакома ей, именно от туда она и пришла. Ива Каминари Кумо, так назывались те горы. На Батори нахлынула ностальгия. Именно 19 лет назад, она спустилась оттуда со своей семьей и поселилась в городе со всеми цивилизованными. Вон то дерево, на которое она залезла, чтобы оценить всю величину их будущего дома. Везде летали птицы и бегали зверушки. Вдали виднелся сад из вечно цветущей сакуры. Там тоже сидели любящие парочки, активно обсуждая, как романтично выглядят горы, реки и сакура. Перед садом было небольшое озеро на поверхности воды которого плясала прекрасная апсара. Вокруг неё кружились осидори, символизируя вечность и преданность друг другу пар.

— Вот это бедра… — Впервые произнесла Айко за весь их путь — и какой животик…

Основу зрителей составляли иностранные торговцы. И практически все они обсуждали фигуру танцовщицы.

— Почему мой, на меня так же не смотрит и не обсуждает…

Батори это не понравилось, подобное поведение могло указывать на развитие небольшой формы безумия.

— Айко, уймись… долг зовет! — постепенно она начала чувствовать сопротивление, будто туша ламии упала на дорогу и не хотела за ней идти. Она развернулась, но вопреки её ожиданию Айко ползла, не торопясь, но двигалась за ней.

Они миновали лесок и перед ними появился дворец «Хоритсу». Рядом со входом сидела наблюдательница нюрнагано Сураиму. Она поклонилась в приветствие и пропустив керай продолжила наблюдать.

Преодолев лестничный пролет, они оказались в кабинете керай. Его стены были расписаны драконами защитниками. Множество канзи, несущие в себе свойства защитной магии испещрали колонны.

Батори прошла в глубь кабинета и усевшись за свой низкий стол, начала писать письмо.

— Позови сиша, — бросила она Айко, медленно выводя кандзи на бумаге, полученной с туманного континента. — и сообщи ему, что это дело не терпит