— Пожалуйста, вновь примите наши благодарности, господин, — воззвала она.

Кхи’дем уставился на послушницу с нескрываемым отвращением.

— Чему ты улыбаешься? Нравиться смотреть, как пожирают твоих людей?

— Вовсе нет, господин. Дело в том, что мы ступаем по земле, предначертанной нам, и каждое мгновение здесь усладительно. В конце концов, мы все умрем здесь, дома. Многовековая мечта осуществилась, и наша радость неодолима.

— Ваша радость просто безумна, — пробормотал Кхи’дем и ушел прочь.

Оглядев небо в поисках новых летучих хищников, Йерун никого не обнаружил, но вид мужчин и женщин, патрулирующих стену, не внушал доверия. Эти люди обращались с оружием, словно дети — неужели никто из них не имел боевого опыта? Каншелл не был солдатом, но, проведя жизнь на ударном крейсере, он не мог не набраться кое-каких базовых познаний в военном деле. Здесь же его окружали наивные дурачки, от которых при этом во многом зависела оборона поселения. Саламандр осталось слишком мало, и, пусть легионеры не собирались бросать людей на произвол судьбы, они не могли оказываться повсюду одновременно.

Железные Руки игнорировали деревню, Аттик распределил силы между охраной глубин каменной структуры и защитой базы. Колонистам следовало заслужить право на выживание, за исключением тех, кто работал в руинах — они приносили прямую пользу Х легиону, и поэтому космодесантники присматривали за ними. Время от времени с раскопок доносилось приглушенное, гулкое эхо выстрелов, сообщающее о новой атаке червей. Впрочем, ни одна из них не была такой же масштабной, как первая. Похоже, Железные Руки серьезно сократили численность подземных обитателей — существа, всей массой набросившиеся на врагов, вторгшихся в их владения, проиграли битву.

Но на поверхности дикие создания Пифоса все больше смелели. Казалось, что чудовища поняли слабость новых жертв, и, по одному-двое, всё чаще атаковали стену. Каншелл радовался, что пока обходилось без согласованных нападений целой стаи, но, прислушиваясь к рычащему хору в джунглях за частоколом, понимал: осталось недолго.

Ске Врис выпрямилась, все ещё улыбаясь в спину уходящему космодесантнику.

— А ты что думаешь, друг мой? — спросила она Каншелла. — Безумна ли наша радость?

— Возможно, вы не в своем уме. Все вы.

— Мы и вы вместе живем на этой планете. Мы наслаждаемся своей судьбой, а вы явно страшитесь своей. Так ли хорошо быть «в своем уме»?

Раздался бешеный рёв, за которым последовал топот массивных ног, сотрясающих землю. Нечто громадное врезалось в частокол, и трое часовых, быстро заняв позиции, открыли огонь. Стреляя, они смеялись, и в их хохоте звучало что-то легкомысленное, словно бойцов опьяняла вера. Каншелл поморщился, и Ске Врис взглянула на него всё с той же улыбкой. Лазерный огонь продолжался до тех пор, пока рёв не перешел в болезненное завывание, сменившееся тишиной. Смех не умолкал.

— Итак? — произнесла женщина.

— Я не знаю, — прошептал Каншелл.

— Ты ищешь силы.

Йерун кивнул.

— Сила приходит из веры.

— Да, я уже осознаю это.

— Превосходно! — Ске Врис схватила его за руку. — Быть может, настало время для совместного молебна.

— Я не уверен… — Каншелл встревожено посмотрел на ближайшую ложу.

— Так будь уверен. Скоро мы будем поминать павших товарищей, присоединяйся.

— Возможно, — уступил серв.

— Ты обретешь вдохновение, — пообещала послушница.

Йерун вернулся к юрте, где и провел остаток дня. Атаки ящеров продолжались, но почти все удалось отбить без жертв — только вечером один из часовых потерял равновесие и свалился за стену. Его крики оказались милосердно недолгими и почти не омрачили восторга остальных при виде убитого зверя. Задавшись вопросом, где проходит грань между оптимизмом и бессердечностью, серв почувствовал отторжение и решил, что не придет на поминки.

«Лучше, — подумал он, — буду работать, пока не прилетит транспортник с базы».

Каншелл не менял решения до начала службы. Услышанные песнопения заставили серва поднять голову от шкур, которые он помогал сшивать. Оказалось, что у первой ложи собрались сотни колонистов, заполнивших здание и толпившихся вниз по склону холма. Их поминальная песня звучала так же празднично, как и все, слышанные Йеруном прежде. Но в нее вплеталась мощь, делающая напев триумфальным.

Обогнув яму, Каншелл направился к ложе, прислушиваясь к песнопению, как никогда раньше. Оно говорило с сервом, заявляло о связи между ними. Ещё несколько дней назад Йерун смотрел на поющих колонистов сверху вниз, слыша в их напевах только ноты суеверия. Он считал эти песни признаком воспаленного воображения, отрицания твердых, основательных реалий вселенной.