— Около пятидесяти процентов, Ваше Величество, и, что особенно тяжело, в том числе масса достойных офицеров.

— Э-э-э, Михаил Васильевич, такие ли еще погибали, обойдемся с другими, еще хватит.

— Ваше Величество, прикажите все-таки поддержать корпус и сообщить телеграфом выражение вашей искренней скорби?

— Дайте, пожалуй, только не надо „искренней“, а просто „скорби“.

— Слушаю-с…»[343]

Какие бы ни были печальные события на фронте, император никогда не терял выдержки и спокойствия, словно все эти беды и несчастья его не касались. Генералы в Ставке, наблюдая за повседневной жизнью царя, которая была похожа на жизнь случайно приехавшего венценосца посмотреть на войну и на людей, ни в чем никому не мешая, справедливо считали, что руководство боевыми действиями было ему не по плечу и не по знаниям. «… Безответственное и беспечальное житие… должно было бы отвечать и внутреннему складу последнего русского монарха» [344].

Война — всегда тяжелое и трудное испытание в жизни страны. И когда военное ремесло становится обязанностью всех, то военным делом должны руководить лучшие из лучших, храбрые из храбрейших, способные из самых способнейших людей государства. Звания, прошлые заслуги, классовая принадлежность должны быть отодвинуты в сторону, давая дорогу военному таланту. Другого пути к победе нет.

Наступление немецкой армии на Верден продолжалось, и генерал Жоффр снова и снова настойчиво просил императора Николая II и начальника штаба русской Ставки генерала Алексеева осуществить такое давление на противника, чтобы германское командование стало перебрасывать часть своих сил на Восточный фронт и туда же направлять вновь создаваемые резервы.

Ставка дала согласие, но заставить наступать командующих фронтами генералов Иванова, Эверта и Куропаткина было невозможно, и тогда начальник штаба Алексеев, при очередном докладе, добился у царя согласия назначить вместо Иванова главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта генерала Алексея Брусилова, на кого он возлагал свои надежды в наступлении.

14 апреля в Ставке, под председательством царя, состоялся военный совет с участием главнокомандующих фронтами, на котором был рассмотрен план операций русских армий на лето 1916 года, и одновременно рассматривалась просьба союзного командования об оказании им помощи наступлением русской армии на одном или двух стратегически важных направлениях против германской или австро-венгерской армий. Севернее Полесья русская армия имела двойное превосходство в силах, и здесь намечалось нанести главный удар силами Северного и Западного фронтов в направлении Видзы и Вильно. Но при рассмотрении этого плана главнокомандующие Северным фронтом генерал Куропаткин и Западным фронтом генерал Эверт высказались против наступления. «Прорвать фронт немцев совершенно невероятно, — заявил Куропаткин, — ибо их укрепленные полосы настолько развиты и сильно укреплены, что трудно предположить удачу»[345]. Генерал Эверт всецело присоединился к мнению Куропаткина, заявив при этом, что в успех наступления он не верит и считает наиболее целесообразным держаться оборонительного образа действий. Чинный и размеренный ход военного совета «взорвал» новый главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Брусилов, который затребовал широких наступательных действий для своего фронта. Он утверждал, что «если бы, паче чаяния, я даже не имел бы никакого успеха, то, по меньшей мере, не только задержал бы войска противника, но и привлек бы часть его резервов на себя и этим могущественным образом облегчил бы задачу Эверта и Куропаткина»[346]. Это выступление Брусилова оказало известное влияние и на других главнокомандующих: Куропаткин и Эверт с большим неудовольствием вынуждены были заявить, что они наступать могут, но с оговоркой, что ручаться за успех нельзя. В результате этого совещания в Ставке был принят план наступления русских армий, по которому главный удар предполагалось нанести войсками Западного фронта из Молодечненского района в направлении Вильно. Войска Северного и Юго-западного фронтов должны были нанести вспомогательные удары: Северный фронт из района Иллукет, оз. Дрисвяты в направлении на Ново-Александровск или из района южнее оз. Дрисвяты в общем направлении на Видзы, Уцяны; перед войсками Юго-Западного фронта была поставлена задача — тревожа противника на всем протяжении своего расположения, главную атаку произвести войсками 8-й армии в общем направлении на Луцк. В соответствии с этим решением Ставкой были распределены и силы. После укомплектования частей до полного штата соотношение сил представлялось в следующем виде: Северный фронт — 496 тыс. штыков против 200 тыс. противника; Западный — 869 тыс. штыков против 420 тыс. штыков противника; Юго-Западный — 573 тыс. штыков против 441 тыс. штыков противника[347]. Царь не участвовал в обсуждении летнего плана операций русских войск и все совещание просидел молча, не проронив ни единого слова[348]. После совещания к Брусилову подошел генерал Куропаткин и обронил несколько тревожных фраз: «Я бы на вашем месте всеми силами открещивался от каких бы то ни было наступательных операций, которые при настоящем положении дела могут вам лишь сломать шею, а личной пользы вам не принесут»[349].

Когда во фронтах приступили к планированию наступательных операций, в Ставку пришло сообщение от союзников о тяжелом положении итальянской армии, в котором они просили нанести удар по австро-венгерским войскам, снимавшим с Восточного фронта отдельные дивизии для усиления своих войск в Италии. Ставка поневоле обратилась к идее генерала Брусилова и разрешила ему нанести вспомогательный, но сильный удар по австрийским армиям, для чего войска Брусилова были усилены 5-м Сибирским корпусом за счет Северного фронта.

По возвращении из Ставки Брусилов вызвал всех командующих армиями с их начальниками штабов к себе в Подволочинск и изложил им свои взгляды, которые им были положены в основу разработки плана предстоящей наступательной операции. Основной смысл предстоящей наступательной операции