с надписью «Спорт» и утренней электричкой отправиться в Экспедицию.
Нехорошие Мысли, наблюдая, как Мурзыкин решительно углубляется в Непроходимую Чащу, только высокомерно посмеивались и принялись даже по своей геологической привычке издевательски перевирать гнусавыми голосами любимые Мурзыкиным песни артиста Визбора.
Мурзыкин не слушал их, Мурзыкин слушал лес, который, казалось, наполнился звенящим эхом Нехороших Мыслей. Со всех сторон нёс он Мурзыкину знакомые аккорды.
Нет, это было не эхо.
Уже совсем стемнело, когда Мурзыкин вышел к костру, вокруг которого невысокими, но суровыми тенями сидели суслики. Один из них бренчал на гитаре «изгиб гитары жолтой», остальные тихо посвистывали.
Мурзыкин сбросил рюкзак, устроился рядом с сусликами. Стал греть руки над костром. Где-то вдалеке ухнула и тотчас замолчала сова.
«Хорошо-то как, – подумал Мурзыкин. – Хорошо».
Он не слышал уже, как поочерёдно на цыпочках уходят Нехорошие Мысли, скрипя половицами и боязливо оглядываясь на сусликов. Не было ему больше дела ни до сослуживцев, ни до женщины Лидии Петровны, ни даже до федерального канцлера госпожи Меркель.
Голова Мурзыкина сделалась пустой и лёгкой.
Ёрштвоюмедь
Был такой случай. Мурзыкин на всю получку приобрёл ёрштвоюмедь. Штука в хозяйстве невредная, места занимает с кошку, жужжит приятно. Жизнь Мурзыкина наполнилась полезными наблюдениями, которые Мурзыкин вписывал карандашом в специальную книжечку – на другой странице после умных мыслей.
Непоправимое приключилось наутро. Заглянув случайно в зеркало, Мурзыкин обнаружил там небритое рыло незнакомца Козликова. Козликов косил правым глазом, дёргал щекой и показался Мурзыкину чрезвычайно неприятным типом. Обрадованный, Мурзыкин бросился было к заветной книжечке, чтобы внести происшествие, но на столе обнаружил только книжечку Козликова. Тогда Мурзыкин принялся ощупывать себя со всех сторон, и сделалось ему дурно: снаружи весь он был самый настоящий Козликов. Пальто козликовское, козликовские тощие рёбра, его же куцая бородёнка. Даже короткие пальцы, какими ощупывал себя Мурзукин, принадлежали подлецу Козликову.
Рассмеялся Мурзыкин нечеловеческим голосом. А потом подумал и заплакал. Ирония происшествия подкосила его, и Мурзыкин рухнул козликовскими костлявыми коленями прямо на пол.
В былые времена случалось Мурзыкину за вечерней рюмкой коньяку размечтаться: кем бы он, Мурзыкин, стал, не будь он Мурзыкиным. Самые смелые фантазии посещали его тогда, и мягкое круглое лицо Мурзыкина кривилось в мечтательной полуулыбке.
Поверите ли, ни разу не пришла в его голову дурная мысль обернуться Козликовым. И вот-те, на-те!
Ёрштвоюмедь, меж тем, продолжала жужжать, да таким противным тоном, что новоиспечённый Козликов моментально заподозрил её.
Это что же, товарищи, получается? Всякая ёрштвоюмедь станет порядочного Мурзыкина превращать в проходимца Козликова?
Он двинулся к ёрштвоюмеди с самыми определёнными намерениями.
Но не тут-то было.
Сейчас же вошли какие-то люди в сером, посмотрели строго.
– Вы, Козликов, – говорят, – убирайтесь подобру-поздорову.
– Это, – говорят, – квартира-музей знаменитого естествоиспытателя Мурзыкина. Не место здесь всевозможным Козликовым.
И Козликов ушёл в ночь.
Тёмная энергия
Такой ещё случай. Мурзыкин пришёл в музей и был там бит слоном, что стоял у входа и картонным своим хоботом задевал всякого посетителя.
Битый Мурзыкин шёл по длинному извилистому коридору, нехотя разглядывая развешенные по стенам акваланги.
Тут навстречу ему случился Птенчиков.
– Ба! – кричит. – Тебя-то мне, брат Мурзыкин, и надо!
Мурзыкин вжался в стену, намереваясь затеряться среди аквалангов, но сумасшедший Птенчиков ловко ухватил его за рукав, повёл в подсобку.
– Вселенная в опасности, – интимно сообщил Птенчиков, разливая по крышечкам бодрящую зелёную простоквашу. – А с нас, Мурзыкин, особый спрос. И нет оправданий равнодушию.
Выпив, Птенчиков закусил пряностями, которые всыпал себе в рот из цветастого пакета. Мурзыкину не предложил.
– Расширяется она, брат. Такие дела, – продолжал Птенчиков. – На миллион баррелей в минуту. Можешь себе вообразить, что такое?
Мурзыкин нехотя кивнул, оглядываясь на дверь.
– Необходимы самые решительные меры, – не унимался Птенчиков. – Во-первых, законодательно запретить примус, горячительные напитки и бензин – от нагревания, как известно, всякое тело расширяется. Не будемте способствовать врагу!
