нехорошего.

Теперь я и сам чувствую приближение монстра. Он движется по коридору. Цок-шорх-цок. Я узнаю эту поступь. Моё собственное творение! Синкретическое чудовище, созданное из случайного мусора ноосферы, хлипкий выродок моей бедной фантазии. Дэйви смотрит на меня с укоризной. Он садится рядом с девочкой и обнимает её. А я – ничего не остаётся – иду в коридор совершать свой нелепый подвиг. Впрочем, и здесь мне не суждено прославиться. Едва я появляюсь в коридоре, искривлённая тень на бумажных ногах радостно бросается в мои объятия, как щенок, нашедший наконец заблудившегося хозяина. Такой, знаете, щенок, у которого к хозяину только одна просьба: добей.

Развеиваю своё дивное чудище на исходные элементы: буквы, мелодии, аллюзии, обрывки чужих снов. Позволяю потоку унести их прочь. Пусть в следующий раз достанутся настоящему демиургу, а не инвалиду-фабрикату.

К моменту моего возвращения комната преображается. Это премиленькая детская с пляшущими осьминогами на шторах и постельном белье, с выводком плюшевых существ на полках, с ночником на прикроватной тумбочке. Ночник включён, крутится абажур, в синем океане плывут волшебные рыбы. Почему-то пахнет черничным вареньем. Девочка спокойна и даже весела. Успела устроить кукольное чаепитие прямо в постели.

Это, разумеется, не реальность, а сшитая сном копия настоящей комнаты маленькой сестрёнки Скаута.

Я в растерянности. Нам (мне, Обрэю Мак-Фатуму) удалось развеять кошмар, присланный невинному ребёнку злодеями (мной, Обрэем Мак-Фатумом). Но как быть дальше? Как заставить малышку запомнить такое количество цифр? Как убедить её проснуться и тотчас же пересказать приснившиеся цифры взрослому? Кем окажется этот взрослый? Примет ли он всерьёз детские сны?

И снова в игру вступает Дэйви. Он берёт девочку за руку. Не говорит ей ни слова. Просто берёт за руку.

Она послушно встаёт с постели.

Дэйви ведёт её к столу, на котором лежит новенький планшет. На гибком мониторе которого всего одна иконка. Мама.

Тап. Девочка жмёт на иконку. Всплывает окно сообщений. Дэйви шепчет девочке на ухо, а она послушно вбивает, одну за другой, цифры: 87.693602, 82.618790.

Сообщение отправлено. Дэйви провожает девочку к кровати, укладывает её, укутывает одеялом с пляшущими осьминогами. Говорит: спи, спи. И она спит.

Но что толку? Что толку, если она написала это сообщение во сне?..

И тут я думаю: а что если… Призрак энциклопедического Е. насмешливо подсказывает мне: сомнамбулизм.

Малыш Дэйви кивает, потому что в ноосфере нет тайн. Призрак Е., существующий только в моём воображении, становится и частью воображения Дэйви.

Я смотрю на него, на нашего Дэйви, и замечаю наконец намёки, которыми ноосфера щедро осыпала меня с самого начала этого путешествия.

Дейви, самый несчастный из нас, инвалидов, способен на вещи, осмыслить которые, я уверен, не сумел бы даже мой друг Е.

Я отчаянно хочу поверить в эту невероятную силу малыша Дэйви, который с каждым мгновением – я ясно вижу это – всё глубже вплетается в саму ткань ноосферы. Его образ неизменен, но одновременно я словно вижу сквозь него, вижу музыку, вижу течения, вижу тьму, и свет, и белых полярных сов.

Я хочу в неё поверить, в эту силу. Потому что она – наш последний шанс. И вместе с тем я хочу противоположного – проверить. Убедиться.

Но как это сделать? Как узнать, что не только во сне, но и в реальности девочка встала с постели, подошла к столу и отправила сообщение?

Никак, говорит Дэйви и добавляет: ханки-дори. А это значит, что всё будет хорошо.

Мир сдвигается. Младшая сестрёнка Скаута исчезает, оставив после себя только лёгкий запах черничного варенья.

Нам пора.

Малыш Дэйви не протягивает мне руку, и я понимаю вдруг, что, вернувшись в реальность внутренней вселенной, вместо фабриката по имени Дэйви обнаружу только мёртвый набор молекул. У фабрикатов нет эмоций, но здесь, в ноосфере, позволительна мне хотя бы печаль?

Ханки-дори, говорит Дэйви.

Прежде чем восходящий поток уносит меня, я успеваю заметить, как прямо в кромешной тьме открывается дверь для малыша Дэйви; успеваю услышать музыку, которая зовёт остаться.

Не сейчас. Моё время ещё не пришло.

Прихожу в себя в tentorium cerebelli. Перцептирую. Я больше не привязан к «Ad cerebrum». Очевидно, меня освободил Сикорски, прежде чем оставить одного. Действительно одного, потому что Дэйви здесь нет, даже в виде мёртвых молекул.

Перцептирую. По тонкой ниточке, связывающей меня с роем, слежу за фабрикатами. И с облегчением понимаю, что протокол гипобиоза остановлен и повёрнут вспять. Дельта-волны сменились тета-волнами, Скаут ещё спит, но вот-вот проснётся. У нас всё получилось.

Едва я успеваю задуматься о прелестях и недостатках одиночества, как на горизонте появляется Сикорски. Со всей возможной бережностью он толкает перед собой дряхлого, но всё ещё не рассыпавшегося на молекулы Дайнзина. Фабрикаты не способны на эмоции. Но я рад, как же я рад, что старик