Отто Францевич притворил за собой дверь подъезда. Гошенька тем временем уже облаивал голубей и Паю, черепахового окраса кошку Антонины Никитишны.

Соседка сидела здесь же, на лавочке, и по обыкновению дремала, кротко улыбаясь своим снам. Отто Францевич с минуту любовался старушкой, вспоминая волнующие эпизоды полувековой давности. Потом гаркнул что было сил:

– Не спать!

От звука его на удивление мощного голоса задрожали стёкла в окнах первого этажа и разлетелись в стороны голуби, прежде ловко игравшие с Паей в салочки. Антонина Никитишна продолжала невозмутимо посапывать. Она была глуха как пень.

– Гошенька! – позвал пса довольный своей выходкой Отто Францевич. – Пойдём.

И, задорно размахивая старомодным портфелем, направился в сторону городского сквера.

Гошенька послушно затрусил следом.

Отто Францевич был из тех стариков, которые проводят в сквере столько времени, что становятся неотъемлемой частью пейзажа.

Отто Францевич приходил сюда каждый день. Устраивался на скамейке под ветвистым клёном, разворачивал пожелтевшие листки «Вестника Н.» за семнадцатое октября 19… года, надевал очки (которые тотчас сползали на самый кончик носа) и начинал вдумчиво читать.

Примечательно, что всякий раз Отто Францевич читал эту истрёпанную газету как будто впервые. Очень искренне смеялся над разделами экономики и спорта, делался мрачным, пролистывая некрологи.

Мягкий солнечный свет играл в разноцветных листьях и точными мазками настоящего художника вносил в картину дня ту прелесть, без которой не бывает шедевров. Эти мелкие детали – отсвет здесь, отражение там, – казалось бы, что они могут изменить? Но стоит убрать их – и краски поблекнут, а то и вовсе исчезнут. Время от времени Отто Францевич отвлекался от чтения и с гордостью, словно творец, разглядывал окружающий мир.

Дочитав газету, он аккуратно свернул её особым способом и убрал в портфель.

Вновь огляделся, теперь уже внимательно, выискивая что-то или кого-то. Сквер сегодня был почти пуст – молодая мамаша со смешным мальчуганом да парочка самозабвенно целующихся влюблённых. Без малейших сомнений Отто Францевич направился к женщине с ребёнком.

– Славный денёк, – сказал он, приподнимая шляпу в приветствии. Мать кивнула с улыбкой, а мальчик посмотрел на Отто Францевича чрезвычайно серьёзно, затем выгреб из кармана целую жменю мелочей, какие можно найти только у мальчишек. После короткого раздумья он выбрал маленький зелёный ящерицын хвост.

Отто Францевич ухватил этот хвост двумя пальцами, внимательно осмотрел.

– Это именно то, чего мне не хватало, – сказал он, хитро подмигнув, и добавил: – Твоё желание непременно сбудется.

Вернувшись на скамейку, Отто Францевич достал из портфеля круглую стеклянную баночку, полную всякой всячины – там было несколько камешков, пара жухлых кленовых листков, бусина, половина большого чёрного жука, потемневшая монета и другие безделицы. Отто Францевич положил хвост ящерицы рядом с маленьким чёрным камешком и крепко закрутил крышку.

– Домой! – сказал он Гошеньке.

Отто Францевич с необычайной нежностью относился и к этому скверу, и к соседним улочкам, кривым и узким. Низкие горбатые дома, крашенные в последний раз не менее двадцати лет тому, жались друг к дружке, стеснительно пряча в зелени клёнов свои теперь уже блеклые, в разводах и трещинах, стены. Окна этих домов улыбались всякому прохожему занавесками разнообразнейших цветов и оттенков, многочисленными растениями в горшках, полосатыми и рыжими кошками.

На скамейках возле подъездов восседали стайки старушек. Отто Францевич непременно здоровался со всеми, но к разговору присоединяться не спешил: старушки – существа с другой планеты, он едва научился понимать только некоторых из них.

Лавочка у подъезда Отто Францевича пустовала, что было странно. Никитишна обыкновенно дремала тут до позднего вечера, на радость своей черепаховой Пае. Теперь же только голуби воркованием нарушали тишину. Сопровождаемый их строгими взглядами Отто Францевич вошел в подъезд и сразу почуял неладное. Всё было неправильно, даже ступеньки скрипели иначе, с каким-то истерическим надрывом. В воздухе пахло бедой и супом.

Гошенька притих и держался рядом, вместо того чтобы вмиг преодолеть пять лестничных пролётов. Дверь квартиры номер девять на третьем этаже была приоткрыта. Именно оттуда происходил тревожный запах, который – Отто Францевич теперь это явственно видел – прозрачными кольцами выползал из квартиры и стелился по полу.

Ах, как прекрасно, как замечательно было бы пройти сейчас мимо этой страшной девятой квартиры, не видеть её, не помнить о ней. Но коварство и несправедливость ситуации были непреодолимы: именно в квартире номер девять, что на третьем этаже, жил Отто Францевич вот уже несколько десятков лет.

Горестно вздохнув, покорный судьбе, он шагнул внутрь, прямо в тревожное облако супного запаха. Гошенька негромко заскулил.

Кухня Отто Францевича, место обычно тихое и уютное, была наполнена теперь грохотом посуды и деловитой вознёй. Осторожно заглянув туда, он