Раньше, когда можно было выпросить деньги у матери, Упырь отсыпал ему кристаллы в долг. Теперь всё поменялась. Только кэш, сказал Упырь, добродушно улыбаясь. Койот, отвратительный сам себе, шакалил и пресмыкался, но Упырь был неумолим. Койот потом с ужасом думал, до чего мог бы дойти, если бы не нашёл воробушка.

Те несколько дней, что Койот провёл у Скунса, были ужасны. Скунс оказался не просто неряхой, у него была религия.

– Весь мир, – говорил Скунс, – вся наша проклятая планетка – рано или поздно превратится в большой космический мусорник. Наша задача – ускорить процесс. Человек создан для того, чтобы помочь хаосу.

Нора Скунса воняла всем, чем только может вонять помойка. Пол был покрыт сантиметровым слоем грязи, вещи валялись в полнейшем беспорядке. Посуду Скунс никогда не мыл. Только время от времени выбрасывал.

Койот с первой минуты понял, что долго здесь не протянет. Вещи свои он распаковывать не стал, примостил у входа. Оставил бы в коридоре, но большой разницы не было. Весь этот многоквартирник, похоже, существовал по законам Скунсовой религии.

Через неделю Койоту удалось найти сносную нору. Она принадлежала бабушке двоюродного брата Крысы, бывшей Койотовой одноклассницы, которая теперь работала официанткой. Крыса имела виды на Койота, а он никогда прямо не отказывал ей, хоть и считал костлявой дурой. Переехал он сразу же, как только получил у Крысы ключи и отбился от её непристойных намёков. Первый вечер Койот потратил на уборку. Крысиная нора была значительно чище Скунсовой, но всё равно не отвечала представлениям Койота о месте, пригодном для жизни. Уже ночью, закончив уборку, Койот принялся распаковывать вещи. Среди школьных тетрадок, комиксов и солдатиков, которые мать педантично выгребла из кладовки и сложила в чемодан, он обнаружил круглую жестяную коробочку из-под леденцов.

Койот сразу понял, что там внутри.

Несколько минут он просто сидел с жестянкой в руках, ошарашенный цепочкой воспоминаний. Потом открутил крышку.

Кристаллы, в которые обратился когда-то воробушек, очень напоминали лёд, которым прежде снабжал его Упырь, только были красивее и прозрачнее. Койот принялся сооружать колпак из фольги.

В пятницу утром Койота снова разбудил телефон.

Койот умылся, выпил крепкого кофе и с полчаса смотрел в окно на стену соседского дома, прежде чем принял решение.

Он отправился на вокзал.

В детстве Койот часто сюда приходил. Наблюдал за поездами, придумывал истории про незнакомцев и незнакомок, наслаждался запахом паровоза. В детстве Койот был уверен, что уедет на край света сразу же, как только станет хозяином своей жизни. Это было очень давно. Конечно, после школы он никуда не уехал. Даже когда мать выгнала его из норы, он не вспомнил о детской мечте.

Теперь пришло время. Плевать на Упыря. Плевать на старикашек. Плевать на всех.

Койот знал, что держало его здесь последние полгода. Дом. Полный восхитительного льда.

Увы, сейчас там почти ничего не осталось, несмотря на все уловки Дома (каждый раз Койоту приходилось искать ништяки заново, чем меньше их становилось, тем успешнее они прятались среди обломков мебели, паутины и пыли). Койот выгреб, кажется, все сокровища, кроме одного, самого последнего. Которое заберёт завтра, перед отъездом.

Койот купил билет к морю.

На следующий день после того, как Койот обнаружил воробушка, он отправился на поиски Дома. Воспоминания об этом месте почти стёрлись, и Койот не был уверен, что сможет с первого раза найти верную дорогу.

Ноги сами привели его на холм за городом.

Мартышка ждала у входа. Она совсем не повзрослела за одиннадцать лет, только, кажется, немного похудела. Иначе и быть не могло, понял Койот. Только так.

Все эти годы она помнила о Койоте. И о воробушке. Койот забыл воробушка через неделю, а вместе с ним и Мартышку, и Дом. А она помнила, помнила странно, неприятно, как о пустом месте, которое раньше было заполнено чем-то хорошим. Мартышка помнила, что Койот лишил её чего-то важного. Помнила, как ей было больно и страшно. И Мартышка простила его. Всё это Койот прочёл в её взгляде. На мгновение ему показалось, что он снова стал восьмилетним щенком, с открытым сердцем, без брони и щита. Но наваждение быстро схлынуло.

Койот равнодушно обошёл Мартышку и сделал несколько шагов по гостиной. Всё здесь было по-прежнему. Грязь, пыль, мусор. Но этот беспорядок – призрачный, стерильный и очень детский – отличался от Скунсова. Койот чувствовал эту разницу, но всё равно непроизвольно скривился, случайно задев рукой паутину.

На столе в центре комнаты лежала грохотушка. Койот положил её в карман и, не глядя на Мартышку, пошёл к выходу. Спиной он чувствовал бурю Мартышкиных эмоций. Грохотушка в кармане тяжелела с каждым шагом, будто не хотела покидать Дом. «Мартышка могла бы остановить меня, – думал Койот. – Прыгнуть, расцарапать лицо. Она могла бы запереться и не впускать меня. Но она ничего не делает. Значит – я прав». Прежде чем закрыть