– Однако! – сказал Соломон.
Это было такое время – вам, сегодняшним хозяевам жизни, новой жизни, не понять, какое это было время. Люди тогда разучились удивляться. Они вечер проводили за сбором чемодана – на случай. А каждому спокойному утру радовались детской радостью. Подозрительные типы – в военной ли форме, в штатском ли платье – толпами заполоняли Качибей, провозглашали лозунги и новую власть, занимали стратегически важные здания и объедали огороды. Потом власть менялась, исчезали штатские, появлялись бандиты, казаки или коммунары. Такое положение дел приучило качибейцев ежедневно сверяться с газетой – какая теперь власть? Чтобы не попасть в неудобное положение, ежели вдруг что.
Соломон перевернул пришельца и увидел его лицо – самой бандитской формы. Грязные волосы неопрятно спадали из-под картуза на крупный лоб. Платье соответствовало. Под бурым пиджачишкой виднелась нестираная рубаха с национальной вышивкой. Кисти рук скрыты перчатками. Соломон приподнял левую руку гостя, задрал рукав и охнул, разглядев и нащупав металл вместо обыкновенного человеческого запястья.
Визитёр, как будто не приходя в сознание, трагически застонал.
Тут надо объясниться: Соломон никогда не был трусом. Но он был человек рассудительный. Приди к Соломону ещё за пять лет, за три года до того подобный тип с металлическим запястьем, упади он хоть в десять обмороков – Соломон не изменился бы в лице. Но в те дни, когда произошла эта история, с металлическими частями тела уже не разгуливали вот так запросто.
И Соломон оставил пришельца лежать на полу, а сам отправился к Мусе Лазаревне за советом и аптечкой.
Муся Лазаревна была мудрая женщина.
– Это провокатор, Соломон, – сказала она.
– Пусть так, Муся, – отвечал Соломон. – Но прежде он человек.
Соломон взял аптечку, а Мусю Лазаревну решительно усадил на табурет и велел дожидаться его, Соломона, возвращения.
– Муся, ты знаешь, что делать, если вдруг, – напомнил он.
Когда Соломон с аптечкой вернулся в мастерскую, посетителя там уже не было. Сказать, что Соломон не удивился, – ничего не сказать. Соломон не удивился совсем. Будь у него самого металлическое запястье, он тоже не стал бы разлёживаться в чужих каморках. Только один человек на весь Качибей не прятал свою механическую руку. То был куплетист, скрипач и мим Фалехов, любимый артист всего города, который от каждой новой власти получал официальную разрешительную печать для правой руки. Да и Фалехова едва не забрали при очередном нашествии коммунаров, когда сплошной сеткой сгребли последних имперских недобитков – так звали мехов весёлые русские морячки. Увезли стариков и совсем ещё детей, увезли маленького Пицульского. Соломон знал этого мальчика, у него были слабые ноги, так отец за месяц до революции неосмотрительно купил ему новые. И где теперь ходит Фроя Пицульский на своих металлических ногах?
***
Было уже совсем темно, когда Соломон шёл из мастерской домой, на Балку, по пустынному неосвещённому переулку. В саквояже его среди инструментов мирно дремал кот Туманского, забранный у Муси Лазаревны.
Качибей наполнился запахом дыма – ночи были ещё холодны, и к вечеру хозяйки протапливали дома. Из приоткрытого окна второго этажа слышался высокий хрипловатый голос:
Соломон прислушался и горько усмехнулся: патефон. За три года революционерам всех цветов удалось отбросить Качибей на десятилетия назад. Руководствуясь разными мотивами, баловни случая, по очереди становившиеся во главе Качибея, в несколько приёмов очистили город не только от людей- мехов.
Громоздких металлических грузчиков, примитивных болванов с тремя шестерёнками, и уголь для них в порту стали выдавать по списку. Большую часть работы, которую ещё позапрошлой зимой выполняли такие вот болваны, теперь приходилось тащить на себе обыкновенным людям. Только и радости от этого, что замолчали наконец даже самые крикливые технофобы. Одно дело – теория, когда всё больше про других, но с глубоким пониманием вопроса, другое – собственные отмороженные пальцы и сорванные спины. Побывав хозяевами города дважды, больше всего вреда механическому оснащению Качибея нанесли коммунары. Для нужд порта они оставили пятерых механических грузчиков, остальных перековали в солдат. Вся современная техника, в том числе радиоприёмники, исчезла уже при Гетмане. Куда? Вопрос. Удивительно, как ещё функционировали трамваи и фуникулёр.
Неожиданно на пути Соломона вырос чёрный силуэт, большой и неопрятный.
– Руки вверх, папаша, – сказал силуэт. На мгновение его осветил прожектор дирижабля, медленно проползшего по ночному небу, и Соломон разглядел знакомое неприятное лицо: именно этот человек приходил сегодня полежать к нему в мастерскую.
– Брось этих глупостей, мальчик, – спокойно отвечал настройщик. – Что ты хочешь со старого Соломона? Ты ошибся адресом.
– Не надо шуток, папаша. Саквояж, быстро. Не то я тебя мигом вычеркну из городского справочника.
Соломон поморщился от такой пошлости. Качибей мельчал, мир катился в пропасть – и это была печаль. Куда-то исчезал неповторимый стиль города, растворялся ли революцией, смывало ли его волной оборванцев, заполонивших Качибей в последние годы.
