Франции от всякого участия в этих великих событиях. Однако мне хотелось бы представить Вашему Величеству, что, как кажется, положение более выяснилось относительно Италии, чем относительно германских властей, хотя король пока еще обнаруживает некоторое нежелание принять Венецию в подарок. Принятие посредничества в принципе…

— Поведет к дальнейшим переговорам на практике, — прервал император. — Я это знаю: у обеих сторон при этом свои потаенные мысли, но зато, — сказал он, усмехаясь, — и у меня есть свои! Во всяком случае, важно уже то, что мое слово способно заставить пушки замолчать, что тихая и дружеская речь Франции может заставить обоих противников опустить оружие и выслушать мое слово с почтительным вниманием. Это, во всяком случае, ставит меня в положение авторитета в Германии. Таким образом, — продолжал он, — должно быть представлено это дело общественному мнению. Весьма важно, чтобы общественное мнение не было вовлечено в недоразумения, которые могли бы запутать, испортить мою осторожную, тихую игру.

— Это уже сделано, государь, — подхватил Пьетри. — Совершенно в таком смысле «Монитер» изобразил посредничество Вашего Величества, и таким же образом будет обработано это положение и другими, нам преданными газетами.

— Хорошо, хорошо, — кивнул император, — а как относится к этому самодержавное общественное мнение моих добрых парижан?

— Превосходно! — отвечал Пьетри. — Все органы прессы смотрят на роль Франции в этом столкновении как на самую соответствующую национальному достоинству и самую лестную.

Император вновь самодовольно кивнул головой.

— Я не могу, однако, скрыть от Вашего Величества, — сказал Пьетри, — что в журналистике заметна сильная агитация в прусском смысле: прусский консул Бамберг, который, как Вашему Величеству известно, состоит по этой части при посольстве, с некоторых пор очень сильно и искусно поддерживает «Temps», «Siecle» и другие газеты.

Император в раздумье молчал.

— Вопрос в том, — продолжал Пьетри, — нужно ли противодействовать этой агитации?

— Нет, — сказал император решительно, — мне в настоящую минуту весьма не хотелось бы, чтобы общественное мнение встало на сторону Австрии — это меня стеснило бы. Я должен сказать вам откровенно, — продолжал Наполеон после минутного молчания, — что я весьма мало доверяю Австрии, которая, кажется мне, переживает процесс разложения, и думаю, предпочтительнее поладить с пруссаками. Великий император имел эту мысль, — продолжал он как бы про себя, — но его не поняли в Берлине и поплатились за то под Иеной. Но граф Бисмарк не Гаугвиц и… А с австрийской стороны, — вдруг прервал он себя, — ничего не делается, чтобы повлиять здесь на общественное мнение?

Пьетри пожал плечами.

— Князь Меттерних, — ответил он, — слишком чванлив, чтобы об этом заботиться и снизойти с Олимпа в темненькие и грязненькие закоулки журналистики, к которым вообще в Австрии питают глубочайшее презрение.

— Да?да, — сказал император в раздумье, — эта законная дипломатия живет и действует на своих олимпийских высотах, не заботясь о том, что происходит внизу, в пыли и грязи, а между тем именно там, внизу, формируется общественное мнение, эта неосязаемая сила в образе Протея[85], решающее слово которой низвергало некогда гордых богов Олимпа в преисподнюю!

— Впрочем, — сказал, улыбаясь, Пьетри, — австрийское общественное мнение тоже отчасти настраивается очень длинными, очень аристократическими и дипломатическими статьями «Memorial Diplomatique»…

— Дебро де Сальданенга? — спросил, улыбаясь, император.

— Точно так, Ваше Величество.

— Впрочем, — сказал император, заботливо стряхивая с панталон упавший сигарный пепел, — пожалуй, можно пустить одну или две статьи — небольшое противоречие не повредит. Укажите на необходимость не слишком принижать положение Австрии в Европе. Вы слышите: в Европе — о Германии не должно быть и речи. И статьи должны носить печать официозного австрийского происхождения: пусть вся журналистика думает, что они вышли оттуда. Вы сумеете это устроить?

— Как нельзя лучше, Ваше Величество.

— Лагероньер говорил мне об очень ловком журналисте Эскюдье, у него много знакомых в Австрии. Употребите его на это. Вообще нам не мешало бы увеличить наш журналистский контингент. Наши кадры поредели, а нам придется предпринять поход. Подумайте об этом!

Пьетри поклонился.

Камердинер доложил:

— Его превосходительство господин Друэн де Люис.

Император кивнул головой, еще раз затянулся сигарой и сказал своему секретарю:

— Будьте под рукой — вы мне еще понадобитесь.

Пьетри скрылся за тяжелой портьерой, которая вела на лесенку к его комнате.

Едва опустились складки портьеры, как вошел Друэн де Люис, серьезно и спокойно, как всегда, с портфелем под мышкой.

— Здравствуйте, любезный министр, — сказал Наполеон III, медленно приподнимаясь и протягивая ему руку. — Ну, довольны ли вы ходом дел и