такой сыростью, что пробирает до костей. Даже обидно. Иногда по ночам мне мерещится запах соли, а иногда и рыбы — еле уловимый, он доносится из окна, — и сколько бы ни твердили, что эссекский змей оказался дохлой рыбиной, которую потом унесло приливом, поневоле представляешь, что он по- прежнему в реке, смотрит и выжидает, а то уже и на пороге и вот-вот проберется в дом…
Меня все презирают, так и живу. Марта со мной груба: когда приносит чай, ставит чашку передо мной так резко, что на меня летят брызги. Ей не терпится вернуться в Лондон, и мне кажется, что скоро она меня покинет. Люк запретил мне появляться, хотя Спенсер привез его в Колчестер, чтобы сменить обстановку. Я уж готова идти к нему пешком! Спенсер отвечает на мои письма, каждый раз пишет «С уважением», но, разумеется, ни капли меня не уважает. Кэтрин то и дело поглядывает на меня эдак с пониманием, словно хочет сказать: что бы я ни натворила, она на моей стороне. Меня эти ее взгляды так раздражают, что, право, лучше бы она влепила мне пощечину.
И разумеется, меня презирает Фрэнки, но не более, чем всегда. Кажется, в Стелле он нашел то, чего не сумел отыскать во мне. Он ее уважает! Отчего бы и нет? Я не знаю человека отважнее, чем она.
Вы пишете мне по-дружески тепло, но все же мне часто кажется, что я лишилась и Вашего расположения. Признаться, я натворила немало глупостей: и то, что я подпустила Люка к Джоанне, и та странная ночь в июне, и то, что я вообще приехала сюда!
Марта упрекнула меня в эгоизме — дескать, вечно я хочу всех к себе привязать, не заботясь о том, чего хотят они. Я ей ответила, что все так живут, в противном случае мы бы все остались в одиночестве, и она со всей силы хлопнула дверью, разбила кусок стекла.
Только Стелла на меня не злится. Я просидела у нее целый день — она Вам говорила? — и она целовала мне руки. Я боюсь за ее разум: мне кажется, ее попеременно обуревает то отчаяние, то такой восторг, словно она уже стоит у райских врат. Но какая же она красавица, Уилл! Я ни когда не видала ничего подобного. Ее рассыпанные по подушке волосы и сияющие глаза так прекрасны, что любой художник прослезился бы и схватился за кисть. Она не верит, что змея нашли. Говорит, что слышит его шепот, хотя слов не разобрать.
Расскажите мне, как Вы поживаете. По-прежнему просыпаетесь в несусветную рань и пьете кофе в халате, дожидаясь, пока проснется вся семья? Дочитали Вы тот ужасный роман о Помпеях? Видели ли уже зимородков? Скучаете ли по Крэкнеллу, не хочется ли Вам, как прежде, прислониться к его воротам и наблюдать, как он сдирает шкуры с кротов?
Скоро ли мы с Вами увидимся?
Ваша Кора. Прп. Уильям Рэнсом
Дом священника
при церкви Всех Святых
Олдуинтер
20 сентября
Дорогая Кора,
Стелла сказала мне, что Вы заходили. Впрочем, я и сам бы догадался: кто еще потратит целое состояние на сласти из «Харродса»? (Кроме шуток, спасибо за подарок: я смотрю, как Стелла грызет марципан, и радуюсь, что она ест хоть что-то кроме горячего «боврила»[50].)
Она очень привязалась к Фрэнсису. Говорит, что они родственные души. Кажется, это как-то связано с ее новой страстью украшать дом всякой всячиной. Я ей сказал, что пишу Вам письмо, и она попросила, чтобы он поскорее пришел — хочет что-то ему рассказать. Доктор уверяет, что, поскольку кашель пока несильный, навещать ее можно.
Заметили ли Вы, как все переменилось в Олдуинтере? Я знаю, Вы уже слышали, как мы нашли на берегу дохлую рыбу и как нас разбудила ее вонь. Очень жаль, что Вас там не было: помню, я ловил себя на этой мысли и гадал, как Вы могли уехать…
Тот вечер удался на славу, будто сразу отмечали праздники и весны и урожая. Всю деревню охватило такое облегчение, что на лугу пели и плясали ночь напролет. Да и у меня, признаться, словно камень с души, хотя я и знал, что бояться нечего! Беднягу Ивенсфорда жаль: с тех пор как стало ясно, что конец света откладывается, он места себе не находит. По воскресеньям теперь пустуют еще несколько скамей. Ну да надо радоваться, что у людей совесть настолько чиста.
И все же есть от чего впасть в отчаяние. В доме тихо, как на кладбище. Я даже перестал запирать дверь кабинета: все равно никто не войдет. Дети пишут почти каждый день и обещают приехать на будущей неделе. Когда я представляю, как они бегут по садовой дорожке, мне хочется вывесить знамя и дать залп салюта из пушки!
Стелла рада, что они возвращаются, но витает где-то далеко. Порой, чтобы меня утешить, уверяет, что не умрет, — а потом говорит,
