Однако злобы Уилл не чувствовал, как ни старался, пусть и хорошо помнил, как над дочерью склонился чужой мужчина и что-то ей шептал, но ведь то был всего лишь доктор Гаррет, этот вот Чертенок, которого впору пожалеть за малый рост и кособокость — одно плечо выше другого. Где же его милосердие? Что Кора с ним сделала?

Уилл подошел к доктору, который вынул из петлицы примулу и обрывал лепестки, и неожиданно для себя произнес:

— Прошу меня простить, я тогда обошелся с вами грубо, сорвался. Мне следовало держать себя в руках. — И изумленно уставился на бокал с вином, словно это сказало оно, а вовсе не он.

Доктор вспыхнул и, запинаясь, пробормотал:

— Ну что вы, пустяки.

Уиллу его тон показался надменным. Потом кровь отхлынула от лица Гаррета, и он добавил:

— Иногда я практикую гипноз. Мы как-то раз попробовали с Корой, и ничего страшного не случилось.

— Я не могу себе представить, чтобы кто-то сумел заставить Кору сказать то, чего она не хочет говорить, — ответил Уилл, и на мгновение повеяло холодом: каждый подумал, что у другого нет права рассуждать о том, как поступила бы Кора. — Она вас называет гением, — добавил Уилл, — это правда?

— Смею надеяться, — оскалился Люк. — Ваш бокал пуст, позвольте я вам налью. К слову, вы интересуетесь медицинской наукой или вам сан не позволяет?

Уилл невольно залюбовался таким откровенным и пылким честолюбием.

— Разумеется, само сердце оперировать невозможно: даже если нам удастся выяснить, как остановить кровоток — или, если угодно, изолировать, — мозгу не хватит кислорода, и пациент умрет на столе. Марта, будьте добры, принесите нам еще вина, — вы не брезгливы? хочу вам кое-что показать.

Чертенок достал записную книжку, которую всегда носил с собой, и Уилл увидел рисунок младенца с содранной на груди кожей, соединенного пуповиной со спящей матерью.

— Не пугайтесь, это всё в будущем! Поскольку у матери и младенца один круг кровообращения на двоих, значит, и сердце ее качает кровь за двоих, и дышит она тоже за обоих, снабжая плод кислородом, а следовательно, я мог бы зашить дыру в сердце, с которой рождаются многие дети, но кто же мне даст попробовать! Да вы побледнели.

Уилл действительно побледнел, но не из-за сосудов и жидкостей человеческого организма. У него закружилась голова от того, с какой легкостью рассуждал этот хирург, словно все создания Господни можно ободрать и выпотрошить, точно кур.

— Я и забыл, что вы священник. — В тоне Люка сквозила издевка.

Фрэнсис под столом очистил апельсин, который в бумажном пакете привезли из «Харродса». Мальчик видел, как Чарльз Эмброуз сел возле Стеллы и подал ей стакан холодной воды, слышал, как они обсуждали Кору: какая она красивая и как нарядно убрала комнату — так, словно внутри расцвел сад. Потом Стелла вытерла лоб тыльной стороной ладони и заметила:

— Надо потанцевать в честь наступления лета. Кто-нибудь, сядьте за пианино, сыграйте нам!

— Я могу сыграть вальс, — откликнулась Джоанна. — Ну и всё.

— Раз-два-три, раз-два-три, — повторял Чарльз Эмброуз, наступая жене на ноги. — Может, скатаем ковер?

— Вылезай оттуда, — велела Марта, заметив Фрэнсиса в укрытии, и вытащила из-под него ковер, открыв черные половицы.

Джоанна, с прямой спиной сидевшая за пианино, пробежала пальцами по клавишам и поморщилась:

— Ужасно! Отвратительный звук: пианино старое и сырое!

Она заиграла — сперва чересчур быстро, потом медленно; некоторые клавиши западали, так что звука не было слышно, но это танцоров не смущало. За окном над самой землей стояла полная луна («На такую луну кукурузу сажают», — пробормотал Фрэнсис себе под нос), волны плескали о берег, и, вполне вероятно, что-то кралось по болотам. «Постучи оно сейчас в дверь хоть трижды, никто не услышит», — подумал Фрэнсис, поймал себя на том, что прислушивается, не топочет ли кто на пороге, и представил горящий глаз под набрякшим веком.

Люк Гаррет, до того листавший в углу комнаты исписанный от руки блокнот, отложил его, подошел к стулу Коры, поклонился, точно придворный любезник, и проговорил:

— Пойдемте танцевать. Мы с вами никудышные танцоры, так что из нас получится прекрасная пара.

На это сидевшая у открытого окна Стелла возразила:

— Раз уж я слишком устала, чтобы потанцевать с мужем, так пусть меня заменит подруга. Уилл! — властно крикнула она и рассмеялась: — Покажи Коре, что ты не простой священник, который только и знает, что корпеть дома над книгами!

Уилл неохотно подчинился («Стелла! Ты внушаешь им ложную надежду…») и вышел на середину комнаты. Без Библии и кафедры вид у преподобного был потерянный. Он застенчиво протянул руку Коре, произнеся:

— Спорить с ней бесполезно. Я уже пробовал.

— Чертенок прав. — Кора встала и застегнула пуговицу на манжете. — Я совершенно не умею танцевать.