Он закрыл лицо ладонями и задрожал, словно до сих пор сидел на берегу и солнце давно зашло.

— Понятно, — ответила Кора. — Понятно.

И принялась его утешать, удивляясь, что сын не противился, что повернулся к ней. Кора обнимала его, стараясь и сама успокоиться, и успокоить Фрэнсиса, потом крикнула Марту, та появилась на пороге, взглянула на Кору, и вся ее недавняя холодность тут же улетучилась.

— Марта, возьми его, пожалуйста, — велела Кора, — боже мой, боже мой, где мое пальто, где ботинки? Фрэнки, ты молодец, ты все сделал правильно, а теперь моя очередь. Нет-нет, останься, я скоро вернусь.

Уилл с Джоанной и Наоми шагали по Высокой улице. «Как они горды собой!» — улыбнулся Уилл про себя и, по своему обыкновению, задумался, как лучше обо всем рассказать Коре, что ей больше всего понравится, — но, пожалуй, теперь это невозможно, старое разрушено, переделано, и он пока что ничего не понимал. Вдруг Джоанна воскликнула: «Кора!» — и помахала рукой. Навстречу им бежала его подруга, и на мгновение Уиллу показалось, будто она отправилась его искать (при мысли об этом он не сумел удержаться от восклицания), потому что не могла больше ни часу выдержать взаперти.

— Что случилось? — спросила Наоми, остановилась и машинально потрогала висевший на шее оловянный медальон. Что-то явно стряслось, тут не могло быть никакого сомнения: щеки у Коры мокрые, рот испуганно приоткрыт, в руке сжимает лист бумаги, размахивает им, словно хочет подать сигнал.

Добежав до них, Кора, не остановившись, потянула Уилла за рукав и выпалила:

— Стелла внизу, у воды, я боюсь, стряслась беда.

— Мы только что оттуда, и это всего лишь лодка, которую потерял Бэнкс…

Но Кора сунула Уиллу бумажку и была такова. Листок упал на мокрую дорогу, и Уилл на миг оцепенел, потерял дар речи. Беда, беда стряслась, как же он сразу не догадался, как же не заметил, как же проглядел то, что творилось у него под носом! Джоанна наклонилась и подобрала бумажку. Сперва она не поняла, что это, но потом у нее перед глазами нарисовалась столь дикая и ужасная картина, что она всплеснула руками, словно пыталась ее отогнать.

— Папа, — Джоанна не удержалась и расплакалась, — разве она не спит? Разве мы не оставили ее наверху, в безопасности?

Уилл побелел как полотно и, еле заметно пошатнувшись, ответил:

— Я же слышал, как она ушла к себе, как закрыла дверь… сказала, что хочет отдохнуть…

Они увидели, что Кора добежала до того места, где дорога спускалась к солончакам, и сбросила пальто, чтобы не сковывало движения. Уилл устремился за ней, проклиная свое тело, которое вдруг стало неповоротливым, вялым, будто принадлежало другому человеку, а сам он всего лишь дух, вселившийся в него. До ручья он добежал последним. Кора, стоя на коленях в грязи, пыталась приподнять перевернутую лодку, так что под платьем на спине проступали мускулы, девочки тоже стояли на коленях рядом с ней, и казалось, будто они втроем поклоняются какому-то уродливому злому божку, который оставляет все их молитвы без ответа. Уилл увидел вокруг обломков лодки (как же он раньше этого не заметил?) камешки с голубой каемкой, обрывок голубой ленты да стоявшую на гальке голубую стеклянную бутылку.

— Она сказала, что устала и пора отдохнуть… — ошеломленно пробормотал он. Что они там делают? Подолы густо облепила грязь, шеи напружены в усилии?

— Стелла, Стелла! — кричали они, словно звали ребенка, который загулялся и не пришел домой к назначенному часу. Руки скользили по влажной древесине. Наконец они втроем подняли лодку, которая, как ни странно, оказалась не такой уж и тяжелой и, когда ее шевелили, вся ходила ходуном.

Там, в тени, укрытая от глаз, безмолвно лежала Стелла Рэнсом в окружении своих голубых талисманов. Увидев ее, Уилл не удержался от крика. Кора тоже вскрикнула, выпустила лодку, и та упала и развалилась на части. Последние лучи солнца осветили Стеллу, чье тонкое голубое платье подчеркивало все ее хрупкие косточки на плечах и бедрах. В руках она сжимала букетик лаванды, которая все еще пахла. Вокруг лежали голубые стеклянные бутылочки, клочки голубого батиста и хлопка, под головой — голубая шелковая подушка, а в ногах — ее голубая тетрадь, покоробившаяся от влаги. Кожа Стеллы посинела, синие губы обметало, под кожей, точно прожилки на мраморе, проступили вены; веки закрытых глаз тронула чернота. Уильям Рэнсом упал на колени и рывком прижал жену к груди.

— Стелла, — позвал он и поцеловал ее в лоб, — я здесь, Стелла, мы пришли забрать тебя домой.

— Не бросайте нас, дорогая, не надо, — вторила ему Кора, — не умирайте! — Она взяла бледную руку Стеллы и потерла в ладонях.

Джоанна потянула вниз подол маминого тонкого платья, чтобы прикрыть ее голые синие ноги.

— У нее зубы стучат, слышите? Слышите? — Потом сняла пальто, стащила пальто с Уилла, и они укутали Стеллу.

— Стелла, дорогая, вы слышите нас? — с нежностью и отчаянием вопрошала Кора. Ее терзало непривычное чувство вины. О, конечно, конечно же, Стелла их слышала! Темные веки ее затрепетали, и она открыла глаза — такие же фиалковые, как прежде.

— Я причастилась славы Божией, — произнесла Стелла, — я стояла на пороге дома Его пира, и надо мною было знамя Его — любовь.

Она часто дышала и зашлась в кашле, после которого в уголке рта осталась капелька крови. Уилл вытер кровь большим пальцем и сказал:

— Пока об этом говорить рано, твой срок еще не настал. Ты нужна мне, любимая. Помнишь, мы же клялись, что никогда друг друга не оставим?