первой зимой ходить начал. Придет и сидит. Они говорят что-то — то ли ему рассказывают, то ли сами с собой. Попросят что-то, он не отзовется, — пойдут и сами сделают. Отзовется, сделает — погладят молча по голове. А он как бы и ластится. Я обомлела, как первый раз увидела: в городе он никому чужому к себе прикоснуться не давал, даже мне не всегда.

Весной мы огород посадили: я с собой из города семена привезла, да и местную рассаду мне дали. Павлуша каждый день ходил смотреть, как оно растет… Я стала нормально спать, за год прибавила пятнадцать килограмм, купила подержанную «Ниву», мы завели собаку, кота и по вечерам вслух читали книжки из сельской библиотеки…

— Простите, — не выдержала я. — Где сейчас Павлуша? И с чем вы ко мне приехали?

— Да, конечно, простите, — женщина встала, вышла в коридор и позвала: — Павлуша, иди сюда! Настало время задать твои вопросы.

Невысокий подросток с правильными чертами лица вошел в кабинет. Вежливо поздоровался. С интересом осмотрел игрушки.

— Куда можно присесть?

— Куда тебе удобно. У тебя есть ко мне вопросы?

— О да! — живо откликнулся Павлуша. — Мне пятнадцать лет, я бы хотел понять, что мне делать дальше. Меня очень привлекает лес, я его люблю и понимаю, наверное, я мог бы стать лесником. И еще у меня есть профессионально ориентированная мечта, но о ней я стесняюсь говорить, она слишком странная… И, может быть, все-таки стоит попытаться вернуться в город, ведь мама, в сущности, городской человек, и, наверное, довольно уже ей из-за меня…

«И это — тяжелый аутист? — подумала я. — Тогда я — балерина Большого театра».

— Это вторая попытка, — сказала женщина. — Первая была три года назад. Павлуша тогда даже три месяца в школу отходил. Ему очень нравилось там учиться. Но увезли его на психиатрической скорой прямо оттуда. Тогда я с трудом его из больницы выцарапала. Потом мы не рисковали, потому что началось половое созревание, и в тринадцать лет наш Павлик попытался изнасиловать соседскую козу…

— Так меня же сам Коля, ее хозяин, и научил, — простодушно сообщил Павлуша. — Но потом-то ты мне всё объяснила, и я понял…

— Что за мечта? — спросила я.

Павлуша застеснялся, но потом вскинул голову и посмотрел мне прямо в глаза:

— Я бы хотел стать учителем в школе у нас на центральной усадьбе. Это, конечно, странно слышать от человека, который сам в жизни ходил в школу всего три месяца… но, мне кажется, это могло бы даже и интересно получиться, ведь, когда учитель необычный, это не всегда плохо. Вы согласны?

— Безусловно, да, — кивнула я. — А чего хотите вы? — спросила я у матери, готовясь к отповеди в ответ на «мне главное, чтобы Павлуша был счастлив».

— Я привыкла там жить, — спокойно сказала женщина. — Мне там комфортно. За эти годы я написала с полсотни материалов про Сибирь и две книги. Одна уже издана, если вы позволите, я подарю вам на память. Кстати, благодаря моим материалам у нас появилось еще трое соседей… А Павел действительно любит нашу школу: он туда раз в месяц ездит сдавать все предметы, и его там все любят. Особенно малышня, он с ними всегда потом во дворе играет и возится. Павлуша у нас почти круглый отличник.

— А что у вас там с интернетом?

— На выселках нет, на центральной усадьбе — хороший, недавно построили вышку.

— Как вы смотрите на то, чтобы перебраться на центральную усадьбу? По крайней мере, пока Павлуша будет учиться. Я думаю, сейчас уже есть какое-нибудь заочное педагогическое обучение. В том числе и по «Скайпу». Правда, боюсь, что иногда ездить куда-нибудь в Челябинск или Тюмень все равно придется…

— Я думаю, что я смогу, — серьезно сказал Павлуша. — Я с каждым годом всё лучше себя контролирую, это все говорят, и я сам чувствую.

— Не получится — станешь лесником или будешь удаленно в инете работать. Но если не попытаешься — сам себе не простишь.

— Да, я согласен с вами. Но я очень вот чего боюсь… Не могу ли я… не могу ли я когда-нибудь… как-нибудь… быть опасен для детей?

— Ты задаешься этим вопросом, — очень серьезно сказала я. — Это уже значимо. И у тебя еще есть время, чтобы лучше понять себя и найти на него ответ.

Я услышала их еще в коридоре. Они ругались. Мать говорила что-то тускло и устало, а высокий мальчишеский голос звенел раздражением:

— Мама, ты вообще помнишь, сколько мне лет?! Я могу сам…

А сколько? Двенадцать? Тринадцать?

Я невольно улыбнулась, идя к двери и представляя себе взъерошенного младшего подростка, неожиданно для матери пошедшего в атаку на весь