Отойдя к своим, ефрейтор тихо шепнула каждому что-то на ухо и компанию закатали в носилки за считанные секунды, вкатив каждому из пострадавших по львиной дозе транквилизатора.

— Товарищ лейтенант! Разрешите обратиться? — Вырос сбоку от меня сержант, отталкиваясь от повисшей на его руке, девушки.

— Спрашивайте, сержант. — Улыбнулся я, не узнавая собственного голоса.

Впрочем, я не только собственного голоса — собственной морды то, не узнаю.

— Примите наши соболезнования, товарищ старший лейтенант! — Сержант выпрямился и пожирал меня глазами. — Спасибо Вам, за чудо!

— Спасибо, сержант… — Мне почудилось, что лица на экране рамки, слегка улыбнулись. — Спасибо.

Козырнув, сержант развернулся и исчез из поля зрения.

Мама Камилла, включила большой экран, на котором корабли соединения величественно выстроились вокруг серой планетки, охватывая ее крыльями, с ощерившимися стволами, окутанные силовыми полями и летающими от корабля к кораблю, мелкими челноками технических служб.

Семь линкоров, три дредноута, пятнадцать эсминцев и валова туча всяческих охотников и кораблей снабжения — приперлись к шапочному разбору.

Как всегда — кавалерия опоздала.

Только если в старинных, еще до космической эпохи, фильмах это был повод поцеловать девушку и гордо зашагать в сторону заката, то для меня и двух тысяч «ос»…

Для нас ничего не было.

Ригель 3 или в просторечии «Рашпиль», за свои волнистые очертания степей, ничем особым не выделялся — аграрная планета, до войны снабжавшая свой сектор вкусными и полезными продуктами, с умеренной промышленностью и добродушными людьми. Все как всегда — война внесла коррективы — «Рашпиль» оказался в глухом тылу и на орбите планеты в скором порядке монтировались базы перезарядки, ремонта и госпитали. И базы новобранцев.

Охраняло все это дело, ни много ни мало — два линкора, москитник и целых две станции обороны. Впрочем, против наших противников — сила вполне значимая, а потому связываться с ней никто не станет. Вот и превратилась служба вокруг «Рашпиля» в синекуру.

На целых три года, превратилась.

Пока не пришли «глиссеры» керран и не устроили на орбите бойню, застав служивых со спущенными штанами и верхом на бабах.

«Глиссер», это не маленькая и верткая лодочка, это — бандура восьми километров длиной, трех в ширину и полутора в высоту! Как прошляпили их появление на вахтах — ума не приложу.

Первыми сгорели станции — без единого выстрела. Линкоры, храбро, но глупо кинувшиеся вперед — задержали боевую десятку на семнадцать минут, успев выкинуть в эфир «Погибаем, но не сдаемся!»

Красиво. Только керране, никого и никогда, не брали в плен.

Москитник, за трое суток до этого, с помпой демонстрировавший новейшие приемы и мастерство своих пилотов — сгорел, едва успев выпустить десятую часть, от силы, своих истребителей — «игл».

А там, из пустоты подпространства, успела выскочить наша «Морская оса» и ее группа поддержки.

В космос выстрелило две тысячи истребителей и перехватчиков.

На обломки «Морской осы», через три с половиной часа боя, вернулся только я.

На наше счастье, командиры линкоров успели врезать глиссерам — оставив сбитые поля и воронки от попадания тяжелых торпед, иначе даже вся выучка «ос», не дала бы ни малейшего шанса.

От «Морской осы» осталась только кормовая надстройка, отстреленная еще в начале боя — сам корабль, сделав микропрыжок, материализовался внутри защитного пояса экранов «глиссеров», носом — во флагмане, а кормой — в судне поддержки и наведения.

Восемь тысяч человек в мгновение ока превратились в свет, аннигилировав и прихватив за собой кроме двух основных, еще два, «глиссера».

К этому времени, «осы» зажалили насмерть пятерку «крыльевых», потеряв при атаках более полутора тысяч экипажей.

Ну не рассчитаны «осы», даже наши модифицированные «иглы», для борьбы с этими гигантами, не рассчитаны!

Не было бы госпиталей, на орбите…

Керране дерутся молча.

В ИХ эфире только приказы.

НАШ эфир звенел.

Мы матерились, кто-то — молился, а кто-то — плакал.

Умирали все — одинаково.

— У Вас свободно? — Еще одна красавица, с петлицами-змеями, вокруг буквы «пси» — армейские психологи, пожаловали.

— Пошла. Вон. — Сегодня мне можно все.