Виктор осуществляют переход из одного мира в другой. Оба, как ни комично это звучит, именно в тот момент собирались справить малую нужду и в то же мгновение перед ними возникли буквально из воздуха жертвы.

В обоих случаях они прибыли в Подлесное на автомобилях. Но ни Тамариного серебристого «Пежо», ни синего «Вольво», на котором ехал Шамрай, обнаружить не удалось. Вернее, машину девушки искали довольно обстоятельно, но безрезультатно, а авто Григория Мартынюка пока еще не разыскивали вообще, не до него было. Но Бражник почему-то был уверен — не найдут.

Кроме того, и в случае с Тамарой, и в истории с Шамраем на телах потерпевших практически не было следов физического насилия, если не считать небольшой гематомы на затылке девушки и немного большей, но все равно не представляющей угрозы для жизни и здоровья на затылке Шамрая.

Поймав выжидательный взгляд старшего лейтенанта Пузыря, опер решил — хватит с него, пусть едет домой. Обещал ему «сотку» и пиво — будет сделано. Тем более что ровно такой же комплект не повредит и самому Бражнику.

Было над чем подумать. И мысли его вертелись не только вокруг аномальной зоны и ее пагубного, как выяснилось, влияния на людей.

После армии Сергей Бражник сам пришел в милицию.

Его никто не убеждал и не агитировал. Не было в его жизни ни одного памятного события, которое могло бы повлиять на выбор профессии. В отличие от многих, кто работал в розыске до него, пришел туда одновременно с ним и приходил позже, Бражник никогда и ни при каких обстоятельствах не жалел о сделанном выборе. Ему просто некогда было заниматься такой «философией». Он чувствовал себя здесь на своем месте и с самого начала не ждал от оперативно-разыскной работы какой-то особой романтики или, наоборот, не рассматривал ее в качестве хлебного места, которое позволяет ловкому профессионалу «колядовать» на все стороны, выполняя различные коммерческие заказы.

При этом Сергей Бражник не считал себя честным ментом. Он всегда оставлял за собой право нарушать закон в той мере, которая позволяет, закрыв глаза на менее серьезные нарушения, быстрее раскрыть очередной «убой». Вместе с тем рядовому наркоману, квартирному вору или проститутке всегда было легче договориться с ним, чем бизнесмену или политику местного масштаба — тех он просто посылал. Разумеется, если они пытались непосредственно вмешиваться в оперативную работу.

Собственно, эта черта характера не в последнюю очередь стала причиной того, что уже лет десять в управлении капитана Бражника считали отмороженным фанатиком, а недоброжелатели были твердо убеждены: если этого опера не прирежут или не пристрелят в какой-нибудь передряге, майором ему никогда не быть. Разве что присвоят очередное звание при выходе на пенсию.

Если бы Сергей Бражник хоть изредка задумывался над этим своим отношением к работе или хоть раз попытался разобраться в себе, то наверняка пришел бы к выводу: эту установку — служить, защищать, делать свое дело и действовать сообразно с ситуацией — он получил в армии. Тогда, в восемьдесят шестом, в воздухе витало: Афган — это уже не тайная операция, не почетное исполнение интернационального долга, а война, на фронты которой страна мобилизацию не объявляет. В Демократическую Республику Афганистан боец Советской Армии чаще всего попадает по принципу: «На кого Бог пошлет». Да, были и добровольцы, но преимущественно офицеры, для которых служба за рубежом была экономически выгодна, да пацаны, в чьих головах еще не утих романтический сквозняк. Но именно тогда, в восемьдесят шестом, в Афганистане была не просто война, а война, которую вот-вот начнут сворачивать. Об этом пока еще не говорили вслух, и никто ничего не обещал солдатским матерям, правозащитникам и «мировой общественности». Но все равно чувствовалось: афганская авантюра уже осточертела и советским вооруженным силам, и советскому правительству, которое постепенно брало курс на перестройку, демократизацию и гласность.

Сергей Бражник не был добровольцем, потому что не был дураком. Но когда его, крепкого, рослого и абсолютно здорового, за исключением удаленного аппендикса, призывника причислили к «афганской» команде, он воспринял это как должное и не стал — по примеру некоторых новобранцев — глотать гвозди и заниматься прочим членовредительством.

Позже, уже на гражданке, после дембеля, ветеран Афганистана Бражник не мог припомнить ничего особенного в своей службе. Наряды, боевые выходы, зачистки кишлаков, сопровождение караванов, иногда — стычки с «духами». Чаще всего те просто лупили из зенитных установок и гранатометов из засад в горах либо вступали в короткие бои где-нибудь на окраинах кишлаков или на перевалах. Но, видимо, Бражнику везло: пуля зацепила его только однажды — вырвала кусочек мышцы на бедре, рана затянулась через пару недель. Сам он тоже стрелял и, как ему показалось, несколько раз даже попал в цель. Одно из двух: или весь свинец, предназначенный ему, доставался другим, или служил он в такой части и в такой местности, которая не входила в сферу стратегических интересов афганской вооруженной оппозиции.

Он сразу поставил себе цель — дослужить до дембеля. И дослужил. А вернувшись в родной Житомир, никогда не считал себя ни героем войны, ни жертвой советского режима.

В военкомате, куда Бражник явился, чтобы стать на учет, к нему подошел офицер милиции, представился и предложил продолжить службу, но теперь