него по уши. И теперь открыла ему свое истекающее кровью сердце.
– Брайар…
Он произнес ее имя так мягко, как будто жалел ее. Как будто она была наивной дурочкой, которая взяла и влюбилась в него, хотя он совершенно этого не хотел. Потому что не было ни единого шанса, что он останется рядом с ней и ответит ей взаимностью. О боже! Она и в самом деле дурочка.
– Ты ничего подобного не испытываешь. Это был секс. Хороший секс. Иногда это легко перепутать…
– Нет, – оборвала она его. – Не надо говорить со мной так, как будто я идиотка, которой неизвестна разница между сексом и любовью. Я знаю, что чувствую.
Секунду ей казалось, что ему хочется снова к ней прикоснуться. Если бы Нокс до нее дотронулся, она бы разрыдалась.
Но он этого не сделал.
– И еще, – произнесла Брайар севшим голосом, с трудом произнося слова, потому что ее горло горело из-за подступивших слез, – я знаю, как выглядит человек, который убегает прочь, из-за того что ему страшно.
– Да, мне страшно, – признался Нокс, стискивая зубы. – Я боюсь повторить свои ошибки и снова отправиться за решетку.
Значит, она для него ошибка.
– Все ясно, – ответила Брайар, демонстрируя спокойствие, которого не испытывала. – В таком случае уходи, – приказала она. Он стоял неподвижно, глядя на нее, и у нее вырвалось: – Убирайся отсюда на хрен!
Чем раньше он уйдет, тем быстрее она сможет дать волю чувствам.
Он даже не моргнул, услышав ее грубый крик. Лишь кивнул ей с невозмутимым видом. На лице Нокса уже плотно сидела непроницаемая маска, которая была на нем в тот день, когда она впервые увидела его в «Девилс Рок».
Не произнося больше ни слова, он выскользнул из спальни. Хлопнула входная дверь.
Громко ругаясь, он с силой захлопнул дверцу пикапа и выехал с парковки. На него волнами накатывало сожаление – горькое, как привкус крови во рту. Но он сожалел не о том, что ушел от Брайар. Это должно было произойти. Она считала, что любит его, но это было не так. Она ошибалась. Она не могла его любить.
Он уносил ноги. Черт, вероятно, ему следовало сделать это раньше. Прежде чем Брайар появилась в «Роско» и он потерял ориентиры.
Нокс пообещал себе, что больше никогда не утратит самообладания, а Брайар подталкивала его именно к этому. Рядом с ней он испытывал слишком сильные чувства. Он слишком к ней привязался. Нокс боялся даже думать о любви к ней. Это не было любовью. Он явился из мира, где было принято предъявлять права на то, что тебе принадлежит. Тюрьма научила Нокса брать, владеть. Очерчивать свои границы. Именно инстинкт собственника говорил в нем в присутствии Брайар. А не любовь.
Эта девушка представляла собой опасность, а, выходя из тюрьмы, он поклялся больше никогда не рисковать.
Нокс сожалел о том, что вообще все это затеял. Он раскаивался, что причинил Брайар боль. Лучше бы он перетрахал половину посетительниц «Роско», вместо того чтобы соблазнять такую чистую девушку, как Брайар.
У него в кармане завибрировал телефон. Звонила тетя. Сердце заныло от тревоги за дядю Мака. Нокс надеялся, что с ним все в порядке.
– Привет, тетя Элис. Что случилось?
– Нокс, ты смотрел новости?
– Нет, а что?
– В тюрьме был бунт.
У него внутри что-то оборвалось.
– Норт?..
– Нам только что позвонили. Его отвезли в Мемориальную больницу.
– В каком он состоянии? Нас к нему пустят?
Нокс знал, что родственникам разрешают навещать заключенных в больнице, только если прогноз неутешительный. То есть фактически им позволяли лишь попрощаться с умирающими.
– Пока нет. Социальный работник сказал, что перезвонит позже.
– Я уже еду. Буду через десять минут.
Нокс спрятал телефон в карман и уставился горящим взглядом перед собой, в сгущающиеся сумерки. У него в животе подобно растревоженному рою пчел мучительно ворочалось чувство вины за то, что он оставил Норта в тюрьме одного. Это дополнительным грузом лежало у него на сердце, и вся эта груда камней грозила его раздавить.
Ему следовало быть там. Тогда, возможно, Норт не находился бы сейчас в больнице.
Нокс нажал на педаль газа, спеша поскорее попасть домой, чтобы быть возле телефона, когда позвонит социальный работник.
