плащ, а рядом с ней стопка листов. И судя по яркому пламени, бумаге была уготована скорейшая расправа.

Дернулся Черный от удара орка, поколебался, совсем чуть-чуть, взгляд на листки уронив, но все же рванул к окну. Но его нерешительности стало достаточно, чтобы серой тенью ворвалось внутрь нечто, уже у самой стены врага схватившее и отшвырнувшее в сторону. Кувыркнулся Черный, вскочил на ноги и стал напротив Меркулова, окно загораживающего. Тут уже и сам полицмейстер внутрь вбежал, выставил пистолет в сторону злоумышленника да стал стрелять.

Многое в своей жизни орчук видел, но подобной прыти никогда. Тем более сказал бы кто, что ежели постараться, то можно от пули увернуться… Таких брехунами обзывают и под ноги плюют. Но все же глаза не врали. Едва только револьвер на Черного уставился, бегом с места тот бросился — сначала на спинку кровати наступил, потом двумя шагами по стене пробежал и, падая уже, перевернулся в воздухе близ Меркулова. Хозяин не зевал, пнул противника в грудь, точнее попытался, но извернулся неприятель, вскользь удар пришелся. Схватился с Витольдом Львовичем, вернее, так Мих предполагать только мог, ибо замельтешило в глазах, аж тошно.

И Николай Соломонович, к тому времени два раза выстреливший, к ним поспешил, обходя сбоку Черного и давая остальным филерам проход. Будь Мих ростом пониже, так и не увидел всей трагедии разыгравшейся дальше. Дверь-то облепили со всех сторон, да вот только стрелять никто теперь и не думал — не ровен час в Меркулова попадешь. Тем более видно в общем мельтешении, одерживает пристав следственных дел верх, все больше ударов пропускает Черный, все реже удается ему увернуться.

Да забыли про коварство последнего. Уступая в поединке, шаг за шагом разворачивался злоумышленник и вдруг в один миг, будто специально под удар подставился. Прямо в лицо, точнее в маску кулак Витольда Львовича пришелся. Загудели одобрительно филеры, прямо как мальчишки, свободнее выдохнул Николай Соломонович, а Черный отправился в недалекое путешествие на пол. Только тут странное и произошло.

Кулачная наука для Миха никогда трудной не была, замысловатостей в ней не особо много. Либо бей, либо бит будешь. Коли уж хлестнули тебе хорошенько по физиономии, то будь добр упади и лежи. Ежели не сильно втемяшили, головой отряхни, мутным взором округу обойди, а уж потом поднимайся, чтобы дальше получить. По крайней мере, всегда так было. Но у Черного наука своя была, неправильная, не выверенная. Тот, влекомый силой удара, вдруг как гуттаперчевый болванчик оттолкнулся руками, потом, перевернувшись, ногами добавил и выдал такое сальто-мортале, что приземлившись, очутился аккурат за полицмейстером. Ахнуть никто не успел, только Меркулов на пару шагов дернулся, но Черный упреждающе развернул в его сторону Николая Соломоновича, будто куклу тряпичную. Одной рукой он обхватил шею Его высокородия, а в другой невесть откуда взявшийся кинжал прижимал к шее полицмейстера.

— Револьверы опустить.

Никогда прежде не слышал Мих подобного голоса. Негромкий, бесцветный, как вода, неживой. Без говора, будто всю жизнь Черный в Моршане провел, но вместе с тем понятно, что нездешний. Чужой, одним словом, и своей бесчувственностью отталкивающий.

— Опустите или полицмейстер умрет.

Медленно и неохотно послушались злодея филеры, а вместе с ними Витольд Львович. Было видно по Меркулову, что хочет он броситься на обидчика, но не решается. И Черный это понял.

— Не пытайтесь, титулярный советник. Я успею зарезать полицмейстера прежде. Отойдите от окна.

Орчук к тому времени подле самой двери стоял, потому заметил, каким злым стало лицо Меркулова. Никогда господина таким не видел. Желваками играет и чуть ли не зубами скрежещет, но делать нечего. Стал медленно полубоком уходить в сторону замолчавших филеров, походивших на отару овец, увидевших волка. А Черный теперь напротив, к окну подходит. На остальных и не смотрит даже, не беря в расчет, а с господина взора не сводит. Хотя, не видно глаз за маской, но голова в сторону титулярного советника повернута.

Так и двигались полушагами: медленно, степенно, аккуратно ступая на половицы. Будто в зеркало смотрелись, стараясь движения друг друга повторять. Понятно, Черному затруднительнее это дело — перед собой толкает Его высокородие. Да все несподручно, не с руки, Николай Соломонович ведь повыше пленителя своего будет. Так и танцевали бы дальше, да вдруг полицмейстер, точно споткнувшись, полетел вперед, аккурат на Меркулова, а следом звон стекла раздался. Только потом понял Мих, что Черный специальным образом толкнул Его высокородие, а сам в окно сиганул.

Заговорили почти одновременно снаружи револьверы, а орчук в который раз порадовался предусмотрительности господина. Ведь сам полицмейстер, который сейчас с пола только на ноги становился с помощью Витольда Львовича, хотел всего пару людей оставить. Теперь наделают дырок в Черном, поболее чем дуршлаге. Еще бы умудрился ноги не сломать, он ведь Его превосходительству живой нужен был.

Наступившая следом тишина оглушила, ударила по ушам, будто пушка ядром разродившаяся. Потому голос Меркулова, который уже подле развороченной рамы стоял, прозвучал пугающе.

— Не стрелять!

И был таков. То бишь как стоял, так и выпрыгнул наружу. Несколько филеров, самых бойких, бросились к лестнице, чтобы перехватить Черного, а Мих напротив, внутрь протиснулся, бережно полицмейстера, шею потирающего, оттеснил, да к проему примерился. Тесновато, конечно, но быстрее пути внизу оказаться нет. Люди в засаде еще револьверы перезаряжали, потому выбрался кое-как наполовину из окна, потом ногу перебросил, другую, да и спрыгнул. Филеры сначала вздрогнули, но поняв, что это за дура приземлилась, поспешили дальше пистолетами заниматься. Зачем спрашивается? Даже Витольда