Будто подтверждая думы Миха, впереди еще раз оглушительно ухнуло. Как гроза грохочет посреди ясного неба, предвещая гнев Господень. А следом стук каблуков по мостовой, который в ночной тиши звучал чересчур зловеще. Орчук еще до того, как увидел мчавшегося к нему, все понял — он, может, существо недалекое, не все разумеет да подмечает, как господин, но все же навыки кое-какие имел.

У Меркулова каблуки звонче, будто пустые. У этого напротив, глухо отдаются — ток-ток-ток-ток. С прошлого раза не запомнил Мих, зато теперь в голове этот звук, точно конский топот, звучал. Вынырнул из темноты Черный, хотел бы сказать орчук, что глазами блеснул — так нет, будто истукан каменный, что вдруг ожил и двигался.

Понял Мих, не избежать им встречи. Встал аккурат посреди улицы, ноги широко расставил, чуть присел, рукам волю дать приготовился. Видел он раз в цирке, куда папенька покойный его водил, как борцы разные — и славийские, и дрежинские, и генерийские — сходятся. Мнут друг друга и бросают. С той поры много лет утекло, да нечасто приходилось орчуку волю рукам давать, но для себя одно он запомнил. Силы в нем не в пример больше, чем в обычных людях, и ею надо пользоваться. Поэтому ежели попадался супротивник в его лапищи, то ничем для него хорошим это не заканчивалось. И знал Мих — самое главное, первый хват сделать, чтобы подтянуть негодника к себе, а потом уже в бараний рог его скручивать.

Уже придумал, как в Черного вцепится. Следил за каждым движением неприятеля, тот скакал подобно кузнечику: пружинисто, размашисто. Но в самый последний момент, когда Мих уже вперед бросился, соединил ноги злыдень, оттолкнулся что было силы и прямо через орчука перелетел, в воздухе переворотившись. Такого Мих даже в цирках не видел. Пока сообразил, пока развернулся, Черный уже дальше скакать продолжил. Причем с такой скоростью, с какой и орчук не сладит.

Стоял Мих, пустоту обнимая пальцами растопыренными, внимал коварной ночи и не понимал до конца, что сейчас произошло. Пробудил его от сна наяву знакомый стук каблуков. Витольд Львович, увидев растерявшегося орчука, выругался, не грязно, но все же.

— Господин, ничего поделать не смог, — развел руками Мих, — кабы в честном поединке, так нет. Перепорхнул через меня, будто бабочка.

— Повезло, что убить ни тебя, ни меня не хотел, — смотря еще в ту сторону, где скрылся Черный, отвечал Меркулов.

— Уходить бы надо, — заметил Мих, глядя, как раскрываются одни за другими ставни. Где-то совсем далеко надрывался свисток.

— Да смысла нет, все равно теперь докладываться. Да и пожалеть городовых надо, а то всю ночь лиходеев, стрельбу устроивших, искать будут.

Недалеко от них выросла тень человека. Судя по неуверенным движениям решительно пьяного, оттого, наверное, и не побоявшегося возможных злодеев. Как известно, алкогольный дурман отодвигает мысли о собственной сохранности на второй план. Впрочем, что еще интереснее, чаще во хмелю люди из таких неприятностей выпутываются, откуда у трезвого только один путь — в мертвецкую. Так или иначе, но к первой тени в скорости присоединилась другая, теперь «товарищи» стояли поодаль, негромко переговариваясь и показывая пальцами в сторону орчука и Витольда Львовича.

— Так что случилось, господин?

— Я не понимаю, — голос Меркулова звучал здесь, но создавалось впечатление, будто сам он далеко, — он заметил меня. Не знаю, может, почувствовал на себе взгляд или попросту решил резко обернуться. Пытался сначала уйти от драки, но я же быстрее…

— Ну вот и я думал, что вы быстрее.

— Только дар дворянский он такой, с особенностями. Нельзя шпагой, к примеру, десять минут молнией среди врагов мелькать. Времени отводится гораздо меньше. И чем дольше даром пользуешься, тем ниже скорость, пока как обычный человек двигаться не начнешь. Так вот, Черный… Он не точно не человек, что обычной магией пользуется.

— Мудрено говорите, господин.

— Он с самого начала мне в скорости не уступал. Вернее, если только чуть-чуть. Я его тростью подранил в бок немного, но потом… Стал уклоняться все проворнее и проворнее. Пришлось пистолет доставать. Он ближе к верхней части улицы стоял, потому пока я револьвер вытаскивал, рванул прочь, к тебе.

— Эх, жаль вы по этому злыдню не попали.

— Так в том и дело Мих. Могу поклясться, что попал, в спину. Оба раза.

Открыл было рот орчук, чтобы возразить, да не нашелся что сказать. Виданное ли дело, чтобы человек, две пули собой поймавший, невредим остался. Мало того, с такой прытью, на какую не каждый гимнаст способен, двигался. Другой бы усомнился в меткости Витольда Львовича, но Мих знал — хозяин ради красного словца такого не скажет. Если показалось ему, что попал, значит, так оно и было. Только как же это?

Путались мысли орчука внутри головы, тесно им было. Ладно бы если еще тихо вокруг было. Так нет, все громче и громче становилось на Краснокаменке. К двоим подвыпившим теням присоединились еще с пяток. С другой стороны тоже поглядывали любопытные. А полицейские свистки звучали теперь совсем рядом.

— Ладно, разберемся, — сказал Меркулов, убирая револьвер и вновь становясь прежним. Его лицо теперь будто говорило, что все произошедшее не более чем забавная передряга, ничего по сути серьезного.

И Мих даже на мгновение успокоился. Раз сказал господин, что разберется, так тому и быть. Уж Витольд Львович человек слова. Хотя сейчас орчук все бы отдал, чтобы Его превосходительство рассердился, отстранил пристава, с легкостью приобретающего все новые и новые неприятности, от расследования да наказал из дому носа не показывать. И вместе с тем понимал Мих, что не будет так. Единственная светлая голова — Витольд Львович, на