скотские. Но болтали, ели, пили, опять же, по человевечьи… Не вполне очеловеченная скотина попервости страдала… к одному бы уж краю… а потом вжилась в безобразные облички.

– Тонкий шрам на любимой попе, рваная рана в моей душе… – напевал Борька Обалдуй, подходя к правлению колхоза, а коза Ада, приникая к козлу, нежно подпевала:

– Я тонкая твоя веточка, я твоя любимая девочка, я девочка твоя ненаглядная, а любовь у нас шоколадная…

Приметив возле правления бригадира и конюха, козёл Борька, обернувшись к Аде, прижал палец к губам:

– Нишкни, Ада! Послухаем, кого чума красно-коричнева супротив демохратов удумала.

Коза Ада, отмахнувшись, опять запела:

– С демократами гуляла – мальчики угарные: расплатилися со мною чеками товарными… Брось ты, Боб, это чмо… лохи… лучше оттянемся. Косячок забьём… Человек с Юга прикатил… Анаша Героиныч… Крутую травку подогнал… Бабки есть?

Козёл Борька свирепо глянул на Аду:

– Поддувало прикрой, имануха… Послушаем, чо мужики удумали…

Парочка притаилась за углом правления, подслушивая разговор мужиков. А какие разговоры?! Конюх, тыча корявым пальцем в странную вывеску, ругался:

– Всё по-новому да по-новому, а когда по-доброму?.. Это чо же деется на белом свете, Громобоюшко?! Эт какой же варнак эдаку срамотишу-то повесил?! Был же «Илья Муромец», тёзка твой, а теперичи… тьфу! – конюх смачно плюнул через левое плечо, где бес незримо утёр плевок с хари. – Тьфу!.. Без бутылки и не вышепчешь.

Бригадир горячо, запальчиво пояснил:

– Какой варнак? Дак наш варнак выкамариват – Продайземля Варнак Горыныч, присидатель, чтоб у его рог на лбу выскочил!.. Совсем с ума сдурел…

Конюх, вздыхая, согласно покивал головой:

– Насчёт присидателя я, Илья, так скажу: был же мужик как мужик. Безбожник, конечно. Любил крепко выпить, хайло распазить, а так вроде и ничо. Но-о, паря, как в Америку скатал, вроде подменили мужика – рехнулся. То ли от породы был чурка с глазами, то ли на его в Америке хомут одели – извередили нашего Варнака, порчу навели… Вот у него, паря, и чешется всё в колхозе на американский лад переладить.

– Во-во, колхозников разогнать, а колхоз прихватизировать… фармазон же. Но мы его в правлении маленько поучили… орясиной[171], которой ворота подпирают и людей угощают. Ты же, дед, слыхал, как мы Варнака поучили… Едва, паря, оклемался. Притих вроде. Затаился…

– А лицом-то, паря, стал пошибать на президента нашего и ревёт похоже. Губан такой, ничо ему, паря, не скажи; рявкает, как зверь, и волком зырит… Да-а-а, носили лапчи, надели шляпчи… Деньги есть – Иван Петрович, денег нет – паршива сволочь… Да это ишо, паря, Бухло, причиндал евойный, сомущат Варнака насчёт Америки. Из одной квашни вышли… Наш Конский Врач по женским болезням давно уж в Америку лыжи навострил… Громобоюшко, а что это за птица эдакая: Ален Даллес?.. Балбес на избу залез…

– Не, паря, не балбес, хмырь американский. – Бригадир осерчало махнул рукой в сторону Америки. – Удумал, волчара, Россию угробить…

– Во-во, я и почуял, палёным пахнет, американец дак…

Бригадир, о чём-то подумав, вдруг озарённо хлопнул себя по лбу:

– Я чо думаю, Мартемьян Иваныч, а не устроить ли нам деревенский бунт?..

– Бунт?! – конюх испуганно выпучил глаза, разинул рот в диве, но потом форсисто подбоченился, выгнул петушиную грудь и, горделиво откинув голову, глянул в сторону Америки грозным оком. – Эт мы могём!.. Эт мы махом…

– Для почина скинем-ко мы, дед, поганую вывеску… – Бригадир содрал со штакетника «Алена Даллеса» и велел деду заховать подальше, чтоб Варнак не надыбал.

– Припря-ачу, ни одна собака не учухает.

– Но куда черти «Муромца» заховали?

– Не переживай, Ильюша, счас и «Муромец» будет. Я же, паря, вынюхал, куда ее сунули. Присидатель с Конским Врачом орудовали…

– Ну ты, дед, цэрэу[172] ходячее.

– Слава богу, не лежачее… цэрэу?.. Бери повыше – гру[173]…

Бригадир поморщился:

– Ладно, дед, хва языком трепать, тащи-ко вывеску.

Конюх, ухватив «Алена Даллеса», не по летам прытко посеменил в конторский двор, примыкающий к бараку с тыльной стороны. На отшибе двора, заросшего колючим пыреем и лиловым чертополохом, чернел сколоченный из горбыля ветхий сарай, примыкающий к дровянику. Вернулся дед Бухтин с вывеской, где на крашеном листовом железе матёрыми буквищами было начертано: «Скотоводческий колхоз имени Ильи Муромца».