потомок Херсира, в которого я не верила до момента открытия портала. И в митаки ее ценили, вождь даже замуж звал, однако удержать не смог.

Любовь?

Поговаривали, Эдмунд ради нее отменил свадьбу. И специально купался зимой в пруду, чтобы заболеть. Чтобы она вылечила…

Слухи, которым хотелось верить. О том, что можно вот так — душа в душу — без предательств и соблазнов. Пусть не у меня.

У меня не вышло.

Опомнилась я, уже когда стемнело. Усталость и апатия накатили внезапно — от сильных видений, бывает, штормит несколько дней. Дом ожил снизу, первым этажом. Наполнился гулом голосов, смешками, лязганьем посуды. Четыре племени хищных в одном доме — это вам не шутки. А еще и ясновидцы. Комнат свободных не осталось, приходилось ютиться по несколько человек в одной спальне.

Уходить от Даши не хотелось, но я засыпала на ходу, потому попрощалась. И к себе шла в приподнятом настроении, несмотря на случившееся.

Настроение пришлось оставить за порогом собственной спальни.

Он сидел на кровати, и плечи его были непривычно опущены. Устал. И круги под глазами пролегли. Когда я вошла, он сжал кулаки, но глаза на меня не поднял.

— Эрик…

Выдох оцарапал горло. И перед глазами поплыло — от усталости, наверное. И я застыла, едва прикрыв дверь, не зная, как себя с ним вести. Подойти? Говорить? А если говорить, то что?

Эрик избавил меня от необходимости принимать решение.

— Уходи.

Слово вышло колючим. Злым. Он напитал его той своей яростью, которой не умел сопротивляться. Ярость ушла, а слово осталось.

— Пожалуйста…

Мои слова выходили жалкими, и их полупрозрачные окончания, тонули в шумных выдохах. Моих. Его. Напряжение было таким сильным, что отдавалось звоном в ушах.

— Давай поговорим…

— Нет. Я не готов тебя слушать.

Не готов… Будет ли? И сколько ждать? Я буду ждать — пусть бы вечно, только вечности у меня нет.

Внезапно стало холодно. До озноба. И только он — мой Эрик — теплый и в состоянии согреть. Прогнать разъедающие меня эмоции. Наплевать бы на все и прижаться! Только не позволит.

— Я не смогу с тобой спать. Видеть даже… Так будет лучше.

Уйти? Но… куда?

— Мне все равно, — ответил он на невысказанный вопрос. Ну да, теперь можно забыть об обещаниях и спокойно читать мысли.

Мысли закончились. Растеряла.

Вышла я на автопилоте. Был коридор. Ступени, устланные коврами. Темная, высокая дверь. Запах пыли. Хлам в углу. Драное, линялое покрывало. Сквозняк из окна, и я пытаюсь согреть себя, обняв руками. Они холодные. Мне все равно.

Сны — путанные, вязкие, пропитанные туманом и сыростью. Из них с трудом получалось вырываться, и я тяжело дышала, растирая плечи окоченевшими ладонями.

А ближе к рассвету не выдержала — встала. Облокотилась на ледяной подоконник и выглянула на улицу. Снег блестел от света фонарей. Зима. Я невольно подумала, что вовремя Андрея отсюда унесли. Тут просто невозможно жить.

Мне придется. Свободных комнат нет, а подселяться к кому-то… Я не выдержу — взглядов, жалости, шепота за спиной. Лучше здесь, в одиночестве.

Зря я надеялась, что вырвалась из прошлого — оно опутало ноги и тянет вниз, на дно. Значит, такова судьба. Надоело!

Дверь противно скрипнула, впуская ручеек света из коридора.

— Поля…

— Не надо! — Горло сжалось, и на глазах выступили слезы. Сочувствие делает нас слабыми, а мне нельзя.

— Ну что же ты, а…

Глеб горячий. И я прижимаюсь, втискиваюсь ему в грудь, кутаясь в объятиях. Взрываюсь рыданиями — сухими, беззвучными. А он гладит, гладит по спине.

Больно. Боль рождается в груди, и я не знаю средства, чтобы ее унять. Ребра давят, окольцовывают распирающее, тяжелое.

— Не реви, — бурчит Глеб, а сам утешает — сдержанно, как умеет только он. — Или нет, пореви лучше. Легче станет.

Не станет. Но я разрешаю себе поверить Глебу, пусть на несколько минут.