приревновал. Тоже до одури. Он узнает, все узнает, и кто, и какого. Узнает, только сначала справится с собой, чтоб действительно кого-то не прикончить.

Саша сопротивлялась, пытаясь отвернуться, плотно сжимая губы, но под таким яростным натиском не имела ни малейшего шанса, Яр целовал страстно, до боли в губах, совершенно не заботясь, какой гнев и панику вызывает этим своим поцелуем у нее. Саше не хватало воздуха, опять.

– Придурок, – из последних сил девушке удалось его оттолкнуть, ударив под дых. Она не надеялась, что стоит пожаловаться Самарскому, как ее обидчика накажут, публично лишив головы, в конце концов, чем Дима хуже самого Яра? Они поступили одинаково. Но терпеть еще и его унижения было выше Сашиных сил. – Когда в следующий раз решишь уехать, давай более четкие распоряжения, что твою игрушку другим трогать нельзя, иначе… – от обиды на глаза навернулись слезы. – Иначе кто-то может не понять… – и прежде, чем разрыдается на глазах у Яра, Саша направилась к двери. Та, к счастью, оказалась открытой.

Боже… За что ей это все? Неужели она успела уже так нагрешить, что теперь ей предстоит расплачиваться, разрываясь от собственных противоречивых чувств к этому человеку, которого сейчас она хотела только покалечить?

Все так же тяжело дыша, Саша прошла по темному коридору, спустилась вниз. Неужели хоть в этом ей повезло? На пути не встретился никто. Снующая днем охрана, сейчас пряталась по каким-то темным углам. Внизу девушка повернула направо, прошла гостиную, зашла в зал с роялем. Почему сюда? Она знала – здесь дверь закрывается на замок. А в том, что Самарский от нее так просто не отстанет – была совершенно уверена.

Абсурд – пленница прячется от похитителя в его доме, закрывая на замок его же двери. Бред, но все, происходящее с ней в последние несколько недель, по-другому, кроме как бредом, не назовешь.

Зайдя в комнату и закрыв за собой дверь, Саша зажгла свет, но тут же погасила – слишком он ярко бил по глазам. На столике стоял пустой стакан, Саша схватила его, прикладывая к пылающим щекам, снова вспоминая о гневе, кипящем в крови, и страхе, родившемся под действием голубых глаз. Лишь поставив стакан обратно, Саша выставила вперед руки – дрожат, еще бы… Когда она наконец-то попадет домой, какой-то психиатр озолотится на такой клиентке. Чертов Самарский не оставил в ней даже намека на ту прежнюю Алекс, рассудительную и спокойную, которую невозможно вывести из себя, вечно имеющую рациональное объяснения чему угодно. Она любила себя такой, насколько могла любить себя в принципе. А нынешнюю истеричку – не терпела.

Десять минут Саша простояла молча, следя за тем, как дрожь в руках то усиливается, то затихает, прислушиваясь к шорохам за дверью и собственному сердцу.

Похоже, он все же оставил ее в покое. Сегодня. Сложно поверить. Неужели до него дошло, что за ересь он нес? Или просто решил, что выяснит все у охраны? Ну, пусть попробует, а Саша за этим с удовольствием понаблюдает…

Бросив еще один взгляд на дверь, девушка подошла к роялю. В ночной темноте он был мистически красив. Белый, так ярко выделяющийся на фоне скрытых в тени стен, частично освещенный лунным светом, а частично скрытый во мраке. Сев на приставленную, такую же гладкую, как поверхность рояля, лавочку, Саша открыла крышку. Клавиши манили своим видом, будто требуя, чтобы она попыталась извлечь из них звук, один, потом еще, а потом превратить его в мелодию. Опираться было слишком сложно, положив все еще трясущиеся руки на холодные клавиши, Саша нажала сначала аккуратно, пробуя, неуверенно, а потом все смелее и смелее, не заботясь о том, что ее могут услышать, найти. Если искали, наверняка уже нашли, а раз она до сих пор одна – немедленной расправы ждать не стоит.

Странные свойства у человеческой памяти… Саша вряд ли вспомнила бы сейчас хоть один стих, который когда-то изучала в школе; не смогла бы возобновить в памяти сто раз виденную картину; а вот мелодия рождалась под пальцами так просто, будто не было нескольких лет перерыва в игре, будто еще вчера она играла ту же пьесу на одном из концертов музыкальной школы. Прозвучал последний аккорд, такой торжественный, такой грустный, положив руки на крышку, Саша прислонилась головой к холодному белому дереву, закрывая глаза.

Она забыла о том, что в комнату ведут две двери. Сколько он уже стоит у одной из них, девушка не знала, заметила бесшумно вошедшего Яра не сразу.

Все так же, не издавая ни звука, Самарский прошел вглубь комнаты, сел рядом, не касаясь при этом продолжающей прятаться в ограждении из рук Саши.

– Это было очень красиво. У тебя талант, – Саша почувствовала, как сначала он проводит пальцами по распущенным волосам, а потом перебрасывает их на другую сторону, открывая прикосновениям спину и плечи. Напряжение снова сковало девушку, Саша боялась пошевелиться – как сбежать, так и остаться.

Самарский медленно склонился, сначала обжог дыханием плечо, заставляя Сашу дернуться, а потом поцеловал, прокладываю дорожку от косточки на плече, к шее, ямочке за ухом. Намеренно или нет, место болезненной «ласки» Димы он пропустил.

– Ты не скажешь, кто это сделал? – теплое дыхание обожгло затылок, а вслед за ним Саша почувствовала и еще один поцелуй.

Отвечать… Она не могла ответить. Нет. Если Самарский не захочет поверить – он никогда не узнает, кто это сделал. А почему вдруг он должен верить ей – не знала и сама Саша.