все тут, каждый угол должен был излучать свет и звук.

Где-то по пути она потеряла туфли, отбрасывала по ходу шпильки, сережки полетели на пол, закатившись под трюмо. Это сейчас не волновало. В клатче, остававшемся еще в руках, зазвонил телефон, нервно дернув застежку, Саша услышала треск материи – порвала.

Продолжая кружить по квартире, она достала телефон, посмотрела на экран. Алиса. Нет. Она сейчас не сможет с ней говорить. Она не сможет говорить сейчас ни с кем. Нажав на отбой, Саша отбросила сумочку на кровать.

И это чертово платье… Оно сейчас казалось таким бестолковым, сковывало движения, не давало дышать полной грудью. Повозившись с замком, Саша победила и его, стянула рукава, проследила, как черная ткань оседает у ног, а потом скомкала, отправив в нижний ящик комода. Она не наденет его больше никогда. Выбросит, даже не посмотрев, чтоб еще и этот кусок ткани не служил ей постоянным напоминанием о сегодняшнем вечере.

Холодно. Надо сделать что-то с холодом. Найденные в доме пледы Саша снесла на кровать, открыв шкаф, достала самый свой теплый свитер, заменивший забытое уже платье.

Ну вот, почти все. Ей осталось сделать только одно. Ступая босыми ногами по паркету, девушка направилась в комнату, которой боялась как огня вот уже два месяца. Которую огибала по огромной дуге, лишь бы не ощущать веющую из нее пустоту, переждав несколько ударов сердца, Саша нажала на ручку, заходя в комнату отца.

Свет она включила и тут, просто потому, что по памяти нужную коробку бы не нашла. Вокруг – ни пылинки, покрытая идеально гладким шелковым покрывалом кровать, напоминает скорей музейный экспонат, чем предмет интерьера. То же можно сказать о письменном столе и огромно шкафу с витражированными зеркалами. Тут убирали каждый день, как и при жизни Константина, просто больше некому было создавать беспорядок, с которым приходилось бы справляться.

«Не отвлекаться», дав себе мысленную команду, Саша подошла к шкафу.

Когда-то, может десять лет тому, а может и больше, она нашла коробку с сокровищами. Сложно отыскать ребенка, который ни разу в жизни не залез бы туда, куда вход воспрещен. Она тоже когда-то сделала именно так. Папа – на работе, безмерно занят, последний урок в школе тогда отменили, и обед был к ее приезду еще не готов. Отмашку тогдашней их кухарки: «иди полазь где-то», Саша восприняла буквально, отправляясь в комнату к папе.

Коробка выпала ей на голову сама собой, стоило открыть шкаф. Не просто выпала, крышка на лету открылась, осыпая ребенка дождем из фотографий…

Это случилось уже тогда, когда она понимала все. Во всяком случае, ей казалось именно так. Мать их бросила, оставив одних, и Саша искренне считала, что в этой предательнице не нуждается ни она, ни папа.

Несколько десятков фотографий разлетелись по комнате, большинство упали изображением вниз, но за одну Саша зацепилась взглядом, не в силах оторваться.

Она ведь никогда не видела собственную мать. Хотя нет – видела, но была слишком мала, чтобы запомнить ее черты, а с этой фотографии на нее смотрела именно она. Совершенно точно.

Светящаяся улыбка на лице, собранные в хвост каштановые волосы, направленный на мужчину рядом взгляд. Это была ее мама. Мама, смотрящая на отца. Тогда, много лет назад, Саша разглядывала это фото бесконечно долго, пока оклик кухарки не заставил испуганно вернуть находку на место. Она пообещала себе, что обязательно вернется, обязательно снова достанет коробку и пересмотрит все фотографии. И девочка сдержала обещание.

День ото дня, первым делом, вернувшись из школы, она мчала в эту комнату, подставляла стул, потому что дотянуться до верхнего ящика, в котором хранилась коробка, было не так-то просто, с трепетом хватала добытые фотографии, и часы напролет пролистывала их одна за другой.

Вот – они втроем, вот – она с папой, вот – папа с мамой. Их было ровно пятнадцать. Она запомнила количество в первый же день, но это никогда не останавливало разглядывать их снова и снова так, будто видит впервые. Она знакомилась со своей семьей, о которой знала так мало.

Вечно это длиться не могло. Финал истории был печален, она всего лишь хотела взять одну из фотографий себе, законно, как ей кажется, рассудив, что имеет на это право. Саша предвкушала, как принесет фото в школу, как невзначай продемонстрирует тем, кто ото дня в день давит на самую больную мозоль – брошенка. До ужина спрятать изображение в комнате не успела – засиделась в спальне папы, пришлось прятать фотографию за пояс, сидя за столом. К сожалению, отец уже тогда был слишком прозорлив, а скорей – она была больно наивной. Ее шпионские замашки разоблачили, а фото… Конкретно это отец порвал на ее глазах.

– Я храню их только затем, чтоб когда-то ты сделала именно так… – тогда она не поняла, что пытался сказать ей этим отец, а вот теперь, кажется, поняла. Ему было больно. Больно потерять женщину, которую он любил. И он ненавидел ее за эту боль. Теперь Саша это понимала, теперь ее сердце тоже часто болело из-за любви.

Достав с верхней полки коробку, Саша сделала так же, как много лет тому – перевернула, наблюдая, как фотокарточки разлетаются по полу. Ей не нужна была какая-то конкретная из них, любая.

Не вглядываясь, девушка присела, хватая одно из глянцевых изображений. Мама с папой – символично. Выключив свет, Саша вышла из комнаты.

В собственной спальне ее ждала гора наваленных пледов и орущий телефон. На этот раз, девушка даже не стала смотреть, кто звонит, просто перевернула его вниз экраном, а сама завернулась в кокон из одеял. Хотелось бы с головой, но так сложно дышать.