каплями, но это не важно, даже отвлекает от чувства отвращения в груди. Саша остановилась только тогда, когда ей показалось, она скрылась достаточно далеко от следящих за ней глаз. Он ее видел. Точно видел, но хотя бы услышать не мог.

Из глаз хлынули слезы. По вкусу скорее горькие, чем соленые. Она ведь не плакала так давно, только в детстве, над ранами и разбитыми коленями. И оказавшись в заложницах не плакала, и потом не плакала, не позволяла себе, а может просто из-за глупости, ведь говорят же, что слезы облегчают горе. А теперь сдержаться не смогла. Так иногда становится себя жалко, по-настоящему, до слез. Обхватив себя руками, Саша заплакала еще сильнее, даже не пытаясь уже стереть катящиеся по щекам слезы.

Чем она заслужила все то, что свалилось на голову? Почему именно он? Почему он не поручил ее Артему? Зачем ворвался в жизнь? Как она могла влюбиться? Ведь она ему не нужна. Ее чувства ему не нужны. Он может унизить, оскорбить, ударить, не поверить. Идиотка, подстилка. Дима прав. Нормальная бы не стала смотреть с обожанием в глаза собственного похитителя, не стала бы его оправдывать, ища любые предлоги, не стала бы выискивать те мелочи, которые объяснили бы тягу. А она ищет их как сумасшедшая.

Неужели так сложно смириться с тем, что ты всего лишь часть расчета? Часть плана, стратегии в финансовой игре? Это игра, и он игрок, а вот она пешка, и он вертит пешкой, как захочет, причем практически с позволения. Ничтожество. Боже, скоро все закончится. Она сможет попасть во двор, сможет сделать все, чего от нее ждут. Хотя бы для того, чтобы искупить свою вину перед родными. Он собирается использовать ее в разорении отца. Он уже использовал, а она… Ведет себя как влюбленная школьница.

– Дура, – Саша вытерла слезы, пытаясь выровнять дыхание. Как бы ни хотела, возвращаться придется, снова садиться в машину, а если его величество захотят, даже что-то выслушивать. Что? Снова обвинения в том, что сбежала, или объяснения, что получила по заслугам. Да теперь она даже благодарна за пощечину, она хорошо помогает протрезветь, не от вина, от своих розовых мечтаний. – Красавица… – Саша еще раз провела по лицу, стирая последние следы слез, встреться ей сейчас кто-то, посчитал бы ожившей покойницей, во всяком случае, она себя ощущала именно так. Ее трясло от холода и избытка чувств, руки в темноте казались белее мела, как, наверное, и лицо, волосы, от повышенной влажности, собрались в завитки, а намокшая от последствий дождя одежда противно липла к телу.

Пытаясь сохранить хоть немного безразличия на лице, Саша вернулась на дорогу.

Самарский ждал ее уже не в машине, он стоял, облокотившись о пассажирскую дверцу, выжидающе следя за тем, как она приближается. Выбора ей снова не предлагали, ей нужно было подойти.

Интересно, как он объяснил скинутые вызовы своей Снеже? Может хоть она устроила ему разнос, на который не имеет права сама Саша? Усмехнувшись этим мыслям, девушка подошла к машине, остановилась напротив мужчины, ожидая, что он отойдет, давая возможность сесть.

– Посмотри на меня, – не похоже на отданный приказ, значит можно и не исполнять, вот только все равно ведь когда-то смотреть придется. Поколебавшись секунду, Саша вскинула взгляд. – Прости. Я просто за тебя испугался.

Девушка снова усмехнулась. Обычно, когда люди пугаются, они ведут себя чуть-чуть не так… Это если мягко.

– Я понимаю, что сейчас ты вряд ли хочешь со мной говорить, но выслушай, прошу. Я, правда, хотел, чтоб этот день стал для тебя выходным. Отдыхом от давящего дома. Я не слепой, вижу, что тебе там тяжело. Ты могла просить у меня все. Все, Саша. Мы бы поехали, куда ты пожелала бы. Я бы пошел с тобой, куда там ты пыталась сбежать? Ты могла доказать, что я могу тебе доверять, уже сегодня вечером ты вернулась бы обратно без повязки, Саша. Неужели оно того стоило? Неужели ты действительно думала, что сможешь сбежать?

Он так и не понял. Ничегошеньки не понял.

– Почему ты молчишь, Саша, я не прав?

– Я могла просить у тебя все? Ты бы пошел, куда я попросила бы? Хотел, чтоб день стал выходным? Я ненавижу тебя, Самарский!!! Ненавижу! – Саша приблизилась, ударила кулаком в грудь, сильно сомневаясь, что там у него бьется сердце. – Думаешь это отдых? Когда тебя ведут с закрытыми глазами под конвоем? О каком доверии ты говоришь? Ты доверяешь мне настолько, что я должна ехать на «прогулку» с завязанными глазами, выслушивая при этом очередные замечания твоих прихвостней, какая же я дешевка? Или отдых, это когда ты начинаешь ко мне приставать у всех на глазах? На глазах у тех, кто прекрасно знает, какое я ничтожество, раз сплю с тобой, в то время как ты шантажируешь моего отца? Это не отдых, Самарский. Это унижение! Я не сбегала, черт тебя побери!!! Не сбегала! Ты отвернулся! Я звала, а ты отвернулся! Мне нужно было выйти оттуда! Мне стало плохо, понимаешь? У меня не было времени пытаться привлечь твое драгоценное внимание! Прости покорно. Я не хотела начать задыхаться в толпе! Много хотела? О да, с тобой – это много. Это не ты не можешь мне доверять, это я тебе не доверяю! И не делай вид, что тебя это удивляет или волнует. Я не верю!!! Тебе ведь плевать на мои чувства! Для чувств у тебя есть Снежа, или как там ее, а может и еще кто-то. Кстати, как там она? Забыла передать ей привет, или ей будет не так приятно знать обо мне, как мне о ней? Неужели ей может это не понравиться? Ведь это так увлекательно, знать, что у мужчины, который с тобой спит, где- то есть другая, и он даже не пытается этого скрыть! Ты подонок, Самарский. На месте ее брата, я бы тебя убила. Жаль, я не на его месте. Не подходи! – Саша отступила, когда Яр протянул руку, перехватывая ее запястье.

Он, правда, придурок. Она не врет, не пыталась бежать, он действительно отвернулся, что ей оставалось делать?

– Хочешь правду? Надо было бежать! Бежать от тебя подальше! Ты ведь уже не только из-за тендера меня держишь? Почувствовал, что сможешь получить больше? Что? У меня нет части в папином бизнесе, я на тебя ее не перепишу.