движением Яр повернул голову девушки в свою сторону.

Плохо, очень плохо, он смотрел совершенно спокойно, постоянно опускаясь взглядом к губам, явно подсказывая, какие мысли крутятся у него в голове. И плохо не только это, но и ее собственная реакция – по телу начало разливаться непрошеное тепло.

– Нет, не надо, сейчас вернется Глаша и…

– И что? Увидит, как я тебя целую? Это такая крамола?

– Я просто не хочу…

– Это мы уже проходили, помнишь, ты говорила что-то про мерзко, через трупы?

Саше не было чего ответить. Говорила, а потом сама же по сути себя предложила, а теперь совсем запуталась.

– Так что там с не пересекаться? – теперь уже и сам Яр повернулся к ней всем телом, готовясь внимательно слушать.

– Сейчас Глаша…

– Саша, – он явно был настроен на продуктивную беседу, а ее неуверенные попытки съехать пресекал на корню.

Сделав еще один вдох, девушка таки заговорила:

– А что? Как вы… ты, – из-за нервов, она уже путалась даже в обращениях к Самарскому, – как ты себе это представляешь? То, что сейчас происходит – это со всех сторон неправильно. Ты не имел права меня красть и что-то за это требовать, а я не имела права с тобой спать.

– Почему? – голубые глаза чуть сощурились, по спине девушки прошел холодок.

– Ты враг моего отца! Что значит почему?! Когда-то все это закончится, весь этот бред, и я вернусь в свою жизнь. Свою нормальную жизнь. И ты, я надеюсь, тоже, если у тебя она есть, конечно, – Саша до сих пор не знала, норма ли это для Самарского или исключение из правил, – и в той моей нормальной жизни, места для… Места для таких сложностей нет.

Он явно хотел услышать не это. Сначала, судя по сузившимся на секунду глазам, даже собирался что-то ответить, но в последний момент передумал.

– Ты всю жизнь живешь с отцом, верно?

Девушка внутренне напряглась – кажется, ей предстоял очередной допрос.

– Да.

– А с матерью не общаешься, – если первая его фраза звучала как вопрос, вторая скорей как утверждение. Не понимая еще, к чему он ведет, на этот вопрос отвечать не хотелось, – почему они развелись?

Никто, ни один человек, за всю жизнь, не задавал этот вопрос так в лоб. Люди не чувствовали себя вправе лезть в личное, а вот Самарского это явно не останавливало.

– Какое это имеет значение?

– Если бы не имело, я бы не спрашивал, – рука мужчины легла на спинку стула, будто Яр боялся, что она решит увильнуть от ответа бегством.

– Я была слишком мала, понятия не имею, – врать, глядя в глаза, сложно, а ему в сто раз сложнее, сердце сразу же ускоряет ритм, к щекам приливает жар, это странно, но даже ему врать стыдно.

– Саша… – вздох, и пользуясь такой их близостью, Яр зарывается лицом в ее волосы, но прежде, девушка успела увидеть раздражение на мужском лице. Поцелуй в основание шеи, потом еще один, и еще, уже чуть более длительный, – может быть, я враг твоего отца, но не враг тебе. Молчи, – он, кажется, почувствовал, что она собирается что-то ответить, и такие ее попытки пресек, – мне тоже не нравится все, что происходит вокруг в последнее время, но если бы ты хоть чуть-чуть, самую малость пошла навстречу, все было бы проще.

– Зачем тебе это знать? – сложно складно мыслить, когда Самарский снова начинает практиковать на ней свои непонятные чары, прокладывая дорожки из поцелуев по скуле к губам.

– Проехали, – ну вот и все, он тоже не готов открывать ей свои мотивы, во всяком случае, пока.

Это поняла и Саша, снова поймав сосредоточенный на губах взгляд, а потом он опять поцеловал, и вопросы как-то забылись.

Да, она скоро вернется домой, он снова станет каким-то далеким конкурентом отца, с которым Саша даже ни разу не пересечется в обычной жизни, но это будет чуточку позже, а пока она снова плавилась от уже знакомых, но до сих пор непонятных ощущений, которые накрывали, когда он близко.

– Чайник совсем сдурел, полчаса греется! – Глафира вернулась, разрушая их такую неожиданную интимность. Женщина влетела в столовую, и только потом затормозила, готовая дать себе по лбу.

Моментально отрезвевшая Саша подскочила со стула.

– Саша, – Яр попытался поймать девушку за руку, но она только отпрыгнула еще на шаг.

– Я устала, простите, – прежде, чем Глафира или тот же Самарский успели возразить, вылетела из комнаты.

Глафира же подошла к столу, поставила свои любимые фарфоровые чашечки, которые она так долго искала среди утвари, на стол, но садиться не спешила.

– Не дави на девочку, Слава.