Василий Аксёнов
Осень в Ворожейке
С благодарностью матери моей Аксёновой Вассе Макеевне.
Един Бог без греха и без изврат; а человечество немощно, падает, яко глина, и встаёт, яко ангел.
В деревне той стоит последний дом,
Как будто впереди — конец всему.
Господь Бог — сила моя: Он сделает ноги мои как у оленя и на высоты мои возведёт меня!
Импринт «Станционный смотритель»
© Василий Аксёнов, 2017
ISBN 978-5-4485-3859-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Осень в сентябре
Только у сонного яра, что против Ворожейки, омут Бог весть какой глубины, даже вода в нём кажется чёрной, как зрачок, и ни таймени, ни ленки, ни хариусы, скатываясь в сентябре после первых заморозков в низовье, не задерживаются в нём, не ночуют, так, ходом и минуют, словно побаиваются чего- то: страхи у них свои — рыбьи. Словом, Бог весть какой глубины, представишь лишь, и кожу на затылке остренько захолодит; удилищем, во всяком случае, трёхметровым да и шестом подлиннее дна в омуте не достанешь. Раньше, говорят, старики, любопытством измученные, привязывали к верёвке гирю и опускали её в воду, чтобы выведать «глыбь», но чем завершались их опыты, никто не помнит. А потом пошли бойкие времена, и людям стало не до любопытства. Так что ничего определённого о глубине Сонного омута и не скажешь, кроме как: Бог весть какая — да и всё тут; там, может, пропасть, может, бездна?
В других же местах, выше и ниже омута, с берега можно увидеть дно и собравшуюся в косяк рыбу.
И если так: водна прозрачна и видно дно, — то мысль о нём не пугает.
Медведь переходит шумно вброд узкую и мелкую на шивере Шелудянку, поднимается рывками на коричневую от умирающего папоротника сопку, поднявшись, возле отжившей, растерявшей хвою, корявой сосны, подолгу втягивая в себя крепкий боровой дух, обнюхивается, затем по противоположной
