бденья –Воспоминанья мучат нас.И в декабре семнадцатого годаВсего лишились мы, любя, –Один ограблен волею народа,Другой ограбил сам себя.Когда-нибудь в столице шалойНа скифском празднике на берегу НевыПод звуки омерзительного балаСорвут платок с прекрасной головы.Но если эта жизнь – необходимость бредаИ корабельный лес – высокие дома,Лети, безрукая победа –Гиперборейская чума.На площади с броневикамиЯ вижу человека – онВолков горящими пугает головнями:Свобода, равенство, закон.Касатка милая, Кассандра!Ты стонешь, ты горишь – зачемСияло солнце АлександраСто лет тому назад, сияло всем?(Впервые напечатано в газ. «Воля народа» 31 декабря 1917 г. в другой редакции.)
Второе стихотворение:
Твое чудесное произношенье –Горячий посвист хищных птиц.Скажу ль: живое впечатленьеКаких-то шелковых зарниц.«Что» – голова отяжелела.«Цо» – это я тебя зову!И далеко прошелестело:Я тоже на земле живу.Пусть говорят: любовь крылата, –Смерть окрыленнее стократ.Еще душа борьбой объята,А наши губы к ней летят.И столько воздуха и шелкаИ ветра в шепоте твоем,И, как слепые, ночью долгойМы смесь бессолнечную пьем.1918Кроме того, ко мне в разное время обращены четыре четверостишия… – Вот тексты этих четверостиший:
1. Вы хотите быть игрушечной,Но испорчен ваш завод:К вам никто на выстрел пушечныйБез стихов не подойдет.2. Черты лица искаженыКакой-то старческой улыбкой.Ужели и гитане гибкойВсе муки Данта суждены…3. Привыкают к пчеловоду пчелы –Такова пчелиная порода.Только я Ахматовой уколыДвадцать три уже считаю года.4. Знакомства нашего на склонеШервинский нас к себе зазвал – Послушать, как Эдип в КолонеС Нилендером маршировал.К последнему четверостишию прямо относятся строки из черновой рукописи Ахматовой (РНБ, ф. 1073, ед. хр. 76): «Мы (Мандельштам и я) у Шервинского слушаем перевод Ш<ервинского> и Нилендера «Эдип в Колоне» (когда?). Эпиграмма».
Стр. 114. «Вчерашнее солнце на черных носилках несут» – строка из стихотворения О. Э. Мандельштама «Сестры – тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы…» (1920).
Стр. 115. …в Китайской деревне, где они жили с Лившицами. – Имеются в виду поэт Бенедикт Константинович Лившиц (1886/87–1938) и его жена Екатерина Константиновна (1902–1987).
«Там улыбаются уланы». – В первом сборнике Мандельштама «Камень» и в дальнейших переизданиях стихотворение «Царское Село» начиналось строфой:
Поедем в Царское Село!Свободны, ветрены и пьяны,Там улыбаются уланы,Вскочив на крепкое седло… Поедем в Царское Село!Беседа с Колей не прервалась и никогда не прервется. – В черновой рукописи (РНБ, ед. хр. 76) есть строки: «Когда я стояла в очереди «на прикрепление» на март 1921 г. в Доме ученых, в соседней очереди оказался Н. С. Гумилев, с которым я тогда редко встречалась. Очутившись со мной рядом, он заговорил о стихах Мандельштама и особенно восхищался стихотворением о Трое («За то, что я руки твои…»). Он всегда очень высоко ценил поэзию О. Э.».
Стр. 116. Тынянов Юрий Николаевич (1894–1943), Эйхенбаум Борис Михайлович (1886–1959), Гуковский Григорий Александрович (1902–1950) – видные ленинградские литературоведы.
Знакомство с Белым было коктебельского происхождения. – Имеется в виду Андрей Белый (Бугаев Борис Николаевич. 1880– 1934) – поэт, писатель-символист. В черновой рукописи (РНБ, ед. хр. 76, л. 2): «Встречи и беседы с Белым в Коктебеле произвели на него очень сильное впечатление (когда?). О смерти Белого он сказал мне по телефону в Ленинград: «Я сейчас стоял в почетном карауле у гроба Андрея Белого».
Стр. 117. Вольпе Цезарь Самойлович (1904–1941) – литературовед.
«Квартира тиха, как бумага…» – Вот как это стихотворение звучит полностью:
Квартира тиха, как бумага –Пустая, без всяких затей,И слышно, как булькает влагаПо трубам внутри батарей.Имущество в полном порядке,Лягушкой застыл телефон,Видавшие виды манаткиНа улицу просятся вон.А стены проклятые тонки,И некуда больше бежать –А я как дурак на гребенкеОбязан кому-то играть…Наглей комсомольской ячейкиИ вузовской песни наглей,Присевших на школьной скамейкеУчить щебетать палачей.Пайковые книги читаю,Пеньковые речи ловлюИ грозное баюшки-баюКулацкому баю пою.Какой-нибудь изобразитель,Чесатель колхозного льна,Чернила и крови смеситель,Достоин такого рожна.Какой-нибудь честный предатель,Проверенный в чистках, как соль,Жены и детей содержатель – Такую ухлопает моль…И столько мучительной злостиТаит в себе каждый намек,Как будто вколачивал гвоздиНекрасова здесь молоток.Давай же с тобой, как на плахе,За семьдесят лет начинать, –Тебе,
