От Софьи Аркадьевны, которой я иногда пишу, – никогда ни слова.
Целую Вас, Ервана, Нину. Не забывайте.
Дорогая Надюша,
как приятно было получить от Вас весточку.
Сегодня у меня бурный день: завтра сдаю Марьону. Она до ужаса надоела мне – и предвижу еще много возни и сложностей. Если все пойдет гладко – надо бы опять поехать в санаторию. Здоровьем своим я вообще довольна. Когда и что узнаю о Вас? В Ленинграде – пустыня. Не вижу почти никого. К новому дому словно привыкла, но как-то все еще живу на Фонтанке.
Я даже не знаю Вашего адреса. По радио говорят, что в Ташкенте – лето. Вспоминаю 1944. Ах Надя, Надя!
Дорогая Надюша,
очень хочу жить с Вами в Москве, лишь бы сохранился мой дом в Ленинграде.
Работы у меня много (переводной) и все московская.
Жду вестей, крепко Вас целую. В воскресенье еду к себе на дачу в Комарово.
Надюша,
очень скучно так долго ничего не знать о Вас. Почему опять Псков? Как здоровье?? Кто вокруг Вас? Напишите.
Целую
Надя,
посылаю Вам три странички – это в «Листки из Блокнота», которыми я продолжаю постоянно заниматься. Вероятно, кончится небольшой книгой.
Думали ли мы с Вами, что доживем до сегодняшнего Дня – Дня слез и Славы. Нам надо побыть вместе – давно пора.
У Вас, то есть у Осипа Эмильевича, все хорошо. Сейчас позвоню Вашему Жене.
Спасибо за письмо.
Л. Н. Гумилеву
Дорогой мой сынок Левушка, опять давно не писала тебе и даже не имею обычного извинения – работы.
Я отдыхаю теперь после санатории, где было очень хорошо и прохладно и отдельная комната и общее доброе отношение.
Но я одичала, и мне трудновато приходится в таком обширном обществе. Мне приходит в голову, что тебе нужно посылать не папиросы, а сигареты – какой смысл пересылать папиросные мундштуки. Я, так же как и ты, плохо представляю себе мой ленинградский быт с тех пор, как кончился Фонтанный Дом. Однако Нева течет, Эрмитаж стоит на месте, белые ночи ходят по улицам и заглядывают в окна. Так по крайней мере мне кажется из Москвы, кот. сейчас тоже по-своему красотка: фонтаны бьют, липовый дух пробивается даже в автобусы, цветут маки и надо всем нежное среднерусское небо.
29 июня я была на похоронах А. А. Осмеркина. Он умер на этюде с кистью в руке, как настоящий художник. Пишу с почты – это, кажется, единственное место, где меня посещает эпистолярная муза.
Из Ленинграда, мой дорогой Левушка-осминогушка, напишу тебе настоящее письмо. Я пробуду там недолго, потому что меня зовут на дачу под Коломну, где я отдыхала в прошлом году. Береги себя – не пей слишком крепкий чай. Ну, дождь, кажется, кончается, кончается и письмо. Можно идти домой. В июле пошлю тебе почтой двести рублей и, конечно, посылку.
Крепко тебя обнимаю.
Только сегодня, дорогой мой Левушка, я отправила тебе две открытки. Сама ходила за пенсией на Гороховую – помнишь? День светлый – небо как летом. Поздравительная посылка тебе еще не отправлена, но все продукты уже куплены.
В китайской антологии, которую я продолжаю читать, опять наткнулась на гуннов. Теперь это 1-й век нашей эры. Два китайца (Генералы S и W и Li Ling взяты гуннами в плен, где пребывают 19 лет. Затем один (Sa Wu) возвращается на родину, а другой поет песню, кот. переведена по-английски и без
