что битва будет насмерть, и Нга-Лог напрягается, но тут же успокаивается и выдыхает. Шаман добродушно глядит на него. Щепка выпускает тонкий прямой коготь.
Когтем шаман чертит на листе знаки.
«Мне нужно будет уколоть тебя, чтобы целебные травы попали внутрь. В кровь. Это неприятно, как жало медоноса, но ты потерпи».
Вручает коготь Нга-Логу, тот вертит его в пальцах, тоже чиркает, пробуя. Выходит коряво, но понятно.
«Да, великий. Все, что угодно».
«Нужно будет уколоть два раза. Первый — чтобы не болело, второй — чтобы зажило. Потом я привяжу к ноге эти палочки, чтобы сломанная кость не двигалась. Потом тебе захочется спать, и ты спи».
«Да».
«Нога заживёт к следующей ночи. Ты снова сможешь бегать и охотиться».
Чуть выше места, где болит, шаман протирает кожу куском мокрой белой шкуры — пахнет резко, от этого слезятся глаза. Достает ещё одну щепку, прозрачную, тоже с когтём, но длиннее и тоньше. Коготь выпивает воду, блестящую в одном из камешков, и остро впивается в ногу. Затем колет другой коготь — вода в нём похожа цветом на глаза Нга-Аи.
«Хорошо. Ты сильный, даже не вздрогнул».
Нга-Лог чувствует одобрение в звуках Громкой речи. Неприятно было, но он перетерпел, а боль начала гаснуть.
«Что мне сделать за спасение и помощь, великий?» — чертит Нга-Лог, пока шаман закрепляет на ноге палочки. Они обхватывают ногу до середины бедра, крепко, как руки в объятии, и держат.
«Лечь и поспать. Поговорим завтра».
Под шкурами лежанки — не лапник. Что же тогда? Нга-Лог нюхает, пытаясь понять, но ему думается сложно, неповоротливо — сон приходит. Наверное, травы призвали, на которых настоялась вода. А когда медонос кусает, нога распухает и чешется…
Ещё одна шкура, плотная, опускается на него сверху. Руки подтыкают края.
— Видимо, кормить тебя я тоже буду завтра. Спи, хвостатый.
Шаман снимает лик Большого, только Нга-Лог этого уже не видит.
К. — Центру
…таким образом, я закрепляю дверь и иду в становище сам. Хвостатому дам понять, чтобы сидел тихо и смирно. Он послушается. Судя по камерам, там всё нормально: дикари пошли дрыхнуть, джинсовый в яме. Старый хрыч только что-то бродит — не удивлюсь, если возрастная бессонница — и старшая самка таскает хворост. К дождям, похоже, готовятся, запасаются топливом… Отсутствие младшего их не волнует. Безответственный народ, я бы весь перенервничал.
Центр — К.:
И кто тут говорит о безответственности? Помчался в лес, спасатель чёртов, и наплевать тебе и на устав, и на друзей… А ещё спрашивают, почему у меня седые волосы. С вами поседеешь.
К. — Центру
Кэп, ты был седым уже тогда, когда мы познакомились. Не прибедняйся.
И всё бы ничего, только за мной опять ходил Внушительный. Нет, мне не страшно, мне непонятно. Когда Мак сдавал мне смену, то предупредил, конечно, что из кустов может выползти это создание и бродить за смотрящим, как верный пёс, потому что чует запах шкуры и принимает за своего, но всё равно непонятно: неужели за столько времени никто не придумал, как его отвадить (какая-нибудь отдушка, убирающая запах, или вроде того), а то велик риск однажды случайно залепить ему пулю в третий глаз, приняв шуршание в кустах за волчье.
Ну ладно, не убирающая запах — приглушающая. Шаману как бы полагается пахнуть Внушительным. Но не вонять же!
Так что куртку — только после обработки.
Да, о волках. Подстрелил штук пять или шесть, в темноте не понял. С таких монстряк только оборотней писать, честное слово. Впрочем, видел и похуже.
Центр — К.:
